КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы

Млечин Леонид Михайлович

В 1960 года председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов по поручению Хрущева беседовал с Василием Сталиным. Ворошилов отчитывал Василия за алкоголизм. Заговорил о старшем Сталине:

— В последние годы у твоего отца были большие странности, он спрашивал меня, как мои дела с англичанами. Называл меня английским шпионом…

Проживи Сталин подольше, Молотов и другие тоже попали бы в очередной список на расстрел. Но еще раньше Сталин собирался расправиться с Берией. Из всего своего окружения он боялся именно Лаврентия Павловича, решительного и авантюрного по характеру человека, который не питал никаких иллюзий.

Сталин не терпел связей между своими приближенными. Всех высших

руководителей страны подслушивали, в том числе и министра госбезопасности. Один неосторожный разговор мог стоить карьеры и жизни. Берия это знал лучше других. Игнатьев потом вспоминал, что Берия в разговорах отделывался односложными фразами, боялся лишнее слово сказать.

В последние месяцы жизни Сталин сменил всю прислугу и охрану на даче в Волынском. Теперь он считал, что его охрана не связана ни с Берией, ни с кем-либо еще из бывших руководителей госбезопасности. Новым министром вместо Абакумова назначил партийного аппаратчика Семена Игнатьева — чужого для чекистов человека.

Следственную часть министерства государственной безопасности по особо важным делам сформировали из совсем новых людей, молодых партийных работников.

Помощником начальника следственной части назначили Николая Николаевича Месяцева. Во время войны он служил в СМЕРШ, после войны работал в комсомоле, потом поступил на учебу в Академию общественных наук, но с первого курса его во второй раз призвали на работу в органы госбезопасности.

Месяцев рассказывал:

— Где-то в начале 1953 года нас, троих работников из комсомола, пригласили в ЦК. Разговаривал Маленков с каждым в отдельности. Я катался в Останкине на катке, подхожу к дому — стоит этот здоровый кабриолет, в котором ездят члены политбюро. Думаю, к кому же это? Оказалось за мной: «Вас товарищ Маленков ждет, вы срочно должны поехать». Поднялся я на секретарский этаж к Маленкову, у него в кабинете секретарь ЦК Аверкий Борисович Аристов и министр госбезопасности Семен Денисович Игнатьев. Я представился, Маленков вышел из-за стола, поздоровался; «Николай Николаевич, мы решили просить вас прийти на работу в следственную часть МГБ по особо важным делам. У вас за плечами опыт, вы профессиональный юрист — помогите Семену Денисовичу разобраться». Как снег на голову. Я не думал возвращаться. У меня стезя уже другая определилась в жизни. Ну, что скажешь? Говорю: я согласен. Зашел к Игнатьеву. Договорились, что я внимательно прочитаю те донесения, которые составлялись на основании протоколов допросов по «делу врачей» и по делу Абакумова. Когда я начал читать, у меня волосы встали дыбом.

Следователь брал историю болезни, например, того же председателя комиссии партийного контроля Андреева и внимательно читал. Ну какой из следователя специалист в области уха, горла, носа? Результат понятен. Андрееву, у которого сильно болело ухо, давали небольшую дозу опиума, чтобы смягчить боль. Так следователь приписал лечащему врачу, что тот приучал члена политбюро к опиуму и доводил до сумасшествия. Было ясно, что это липа.

Когда Сталин скончался, врачей моментально выпустил Берия, который пришел на место Игнатьева. У Игнатьева был инфаркт, его положили в больницу.

Я спросил Месяцева:

— Что за человек был Игнатьев?

— Работать в органах — это нужно призвание, как во всяком деле. Если я тачаю сапоги, я должен это любить и хорошо делать. Я последняя инстанция, я решаю, сажать человека в тюрьму или не сажать. И я думаю, что мягкость, недостаточная твердость по отношению к своим товарищам в президиуме ЦК побуждала Игнатьева склоняться в сторону незаконных действий…

С молодежью из МГБ Сталин работал как хороший профессор с аспирантами, подающими надежду. Приглашал к себе на дачу и объяснял, что и как надо делать. Сам редактировал документы,

рассказывал, как надо составлять обвинительное заключение. Сидел со следователями часами. Он сам придумывал, какие вопросы должны задавать следователи своим жертвам на допросах. Сам решал, кого и когда арестовать, в какой тюрьме держать. И естественно, определял приговор.

Можно сказать, что Сталин исполнял на общественных началах обязанности начальника следственной части по особо важным делам министерства госбезопасности. Он заботился о молодежи, которую собрал в МГБ. Новым следователям по его указанию предоставили номенклатурные блага, которыми одаривали чиновников высокого ранга, например, их прикрепили к лечебно-санитарному управлению Кремля, хотя это им по должности не полагалось.

Черный нал, раздачу денег в конвертах, тайком, придумали не при Ельцине. Это придумал сам Сталин, когда всему высшему чиновничеству выдавали вторую зарплату в конвертах, с которой не только налоги не платились, но и партийные взносы…

Сталин, чтобы сделать приятное чекистам, решил вновь ввести специальные звания для офицеров госбезопасности. 21 августа 1952 года появился указ Президиума Верховного Совета СССР, из все лейтенанты, капитаны, майоры и полковники МГБ добавили к воинскому званию слова «государственной безопасности».

«Дело врачей», удачно начатое Сталиным с помощью Лидии Тимашук, было частью глобального замысла. Предполагалось провести несколько судебных процессов, где бы все подсудимые признались в том, что они американские шпионы и террористы.

Процесс по делу Еврейского антифашистского комитета министерству госбезопасности пришлось сделать закрытым. Обвиняемые шпионами себя не признали. Это был 1952 год.

Все подсудимые были евреями: актер Вениамин Зускин, академик Лина Штерн, писатели Перец Маркиш, Лев Квитко, Семен Галкин, Давид Гофштейн, главный врач Боткинской больницы Борис Шимелиович, бывший член ЦК ВКП(б) Соломон Лозовский… Это был этнический судебный процесс. Судили не за преступление, а за происхождение.

Приговор по делу Еврейского антифашистского комитета, созданного в 1941 году для борьбы с нацизмом, должен был показать, что все евреи американские шпионы и работают на заокеанских хозяев. Но процесс провалился.

В перестроечные времена приоткрылись архивы и были рассекречены 42 тома следственного дела и 8 томов стенограммы судебного заседания. Изучивший их писатель Александр Михайлович Борщаговский написал книгу о процессе «Обвиняется кровь».

Председательствовавший на процессе генерал-лейтенант юстиции Чепцов быстро и без колебаний выносил смертные приговоры по делам, подготовленным следователями министерства госбезопасности. В 1950 году он приговорил к смерти за шпионаж и измену Мириам Железнову (Айзенштадт) и Самуила Персова. Тогда генерал вполне удовлетворился «доказательством» их вины — отправленными за рубеж статьями о Московском автозаводе имени И. В. Сталина, очерками о евреях — Героях Советского Союза.

Но когда по решению ЦК был устроен двухмесячный процесс над руководителями Еврейского антифашистского комитета, с подробными допросами обвиняемых, дело рухнуло. И генерал Чепцов увидел это первым. Он, пишет Борщаговский, даже проникся уважением к подсудимым.

Сидевшие на скамье подсудимых актеры, писатели, врачи не участвовали в подготовке террористических актов против товарища Сталина, не занимались шпионажем и предательством и даже не вели антисоветской пропаганды.

Только одно преступление признал за своими подсудимыми генерал-лейтенант Чепцов. Он уличил их в желании писать на родном языке, издавать книги на идиш, хранить памятники национальной культуры, сохранять свой театр и ставить в нем старые пьесы. Генерал Чепцов упрекал одного из подсудимых: