Киерленский изувер

Букреев Марс

Тут он вновь побагровел, но совладал с гневом и продолжил:

– Монеты не могут пропадать сами по себе, сожри меня бесы! Но это происходит постоянно. Знаешь сколько я потерял за это время? Десять крон!

– А пропадают они сразу или постепенно?

Акун прищурился:

– Когда как. Первый раз я бросил туда три кроны. Вечером их уже не было. Потом кинул еще две. Утром, там осталась одна, а к обеду исчезла и вторая. Сегодня утром в шкатулке лежали пять крон, а теперь их там две.

– Если деньги исчезают, то почему ты не хранишь их в другом месте? – спросил

Этли.

Хозяин лавки насупился, взгляд стал враждебным:

– Потому, что…

Он помолчал словно соображая.

– Потому, что я хочу поймать этого вора!

– Как ты сам думаешь, что происходит? – вновь спросил Этли.

– Кто-то из этих двух прохвостов, - он указал на слуг, - сделал дубликат ключа. Теперь они потихоньку таскают деньги оттуда.

– Да ни в жисть! – заголосил лысый Тин.

– Но вот видишь, как там тебя, Этли. Они оба отрицают свою вину. К тому же, и тот, и другой уже много лет служат мне, и никаких нареканий не вызывали. А вот теперь, давай, реши эту задачку.

– Значит, - произнес Этли. – После того, как сегодня ты обнаружил, что пропали три кроны из пяти, к шкатулке никто не подходил.

– Да. Я постоянно присматривал за ней. А когда вышел к тебе, эти двое были на улице.

– Выходит, две оставшиеся кроны так и лежат в шкатулке?

– Я уверен в этом.

– Давай заглянем в нее и убедимся, что так оно и есть.

Лицо Акуна скривилось от недовольства. Он явно не желал показывать редкую вещицу постороннему человеку. Но все же скрылся в подсобке.

Вскоре хозяин вынес шкатулку. Было заметно, что она довольно тяжелая, хозяин поставил ее на прилавок и она весомо стукнула о столешницу. Первое, что обращало на себя внимание – ее крышка. Состоящая из узких прямоугольников различной высоты, складываясь в общую пирамиду, она напоминала горную вершину. Каждый из прямоугольников венчал искрящийся, даже в скудном освещении лавки, кусочек цветного камня. Глубокие цвета: рубиновый, изумрудный, гранатовый и лазуритовый искрились словно снег под солнцем. Петли, соединяющие крышку с самой шкатулкой, мерцали золотом. Сама шкатулка была вырезана из целого куска серого камня. Возможно гранита, что и объясняло ее немалый вес. Гладкую, полированную поверхность шкатулки покрывали небольшие, грубо выполненные надписи, словно насечки, сделанные ножом: гномьи письмена.

Этли склонился и внимательно всмотрелся в них. Он знал едва ли с полдюжины гномьих символов, но сумел разобрать два из них: одно значило - «кормить» или «есть», возможно «пожирать», другое, значило «богатство», «деньги» или, в общем смысле «драгоценности».

На месте, где красовалась отделанная золотом крошечная замочная скважина, он разглядел следы очень похожие на сургуч. Печать, догадался он. Печати не навешивают где попало. Этли мало знал о гномах, их делах и образе жизни. Но, каким-то неведомым чутьем, более свойственным животным, чем человеку, он ощущал нечто зловещее исходившее от этой чудесной вещицы.

– На ней была печать, когда ты купил ее?

– Да, - ответил Акун. – Я сломал ее.

– А, что было изображено на ней?

– Уже

не помню, но точно ничего примечательного.

Этли выпрямился:

– Давайте убедимся, что монеты на месте.

Акун снял с шеи узкий кожаный ремешок с висевшим на нем небольшим ключом. Этли успел заметит, что бородка ключа необычайно сложная, такую не каждый мастер способен повторить. Акун открыл шкатулку, аккуратно откинул крышку и отшатнулся, вытаращив глаза. Этли заглянул внутрь. Кроме пурпурного бархата, которым она была выложена изнутри, в шкатулке ничего не было. Монеты исчезли.

– Кто, - прохрипел торговец, багровея лицом, - кто мог их вытащить, когда, как?

– Это гномья работа, любезный Акун, старая, возможно, еще из тех времен, когда империя гномов владела всем Донсеем. Тогда гномы обращались к таким силам, что и помыслить страшно. Избавься от нее! Вот мой совет.

Акун перевел ненавидящий взгляд на Этли. Он раздул ноздри, стиснул зубы, казалось вот-вот и он броситься на Этли с кулаками.

– Мошенник! – воскликнул он. – Вот твоя помощь? Избавиться! Да ты еще награду требуешь?

Обернувшись к слугам, он крикнул:

– Эй, вы, выбросите этого пройдоху из моей лавки, живо!

Этли охватила ярость. Тут он пожалел, что оставил свой посох Лавене, переломать бы его об хребет этого бесноватого торгаша! Но ведь можно еще перепрыгнуть через прилавок, схватить тесак и порубить их тут всех, сучьих детей! Пусть только попробуют прикоснуться к нему!

Видимо в его лице и взгляде, что-то поменялось. Слуги, дернувшись сначала выполнять поручение, замерли. Лысый пожал плечами и махнул в сторону выхода, мол, видишь, как, разойдемся миром. Этли еще раз глянул на хозяина лавки, но Акун уже полностью был занят шкатулкой. Похоже, он уже забыл о своем приказе. Вот точно, у человека не в порядке с башкой. Ладно, может корд Этли действительно не заработал, но и такого отношения не заслужил. Не сводя глаз со слуг Этли покинул лавку, плюнул на порог и зашагал прочь.

***

Дома все было по-прежнему. Оттик не отважился загнать Лавену на работу и продолжал метаться по кухне, нещадно погоняя бедного Сейлока. Лавена лежала на кровати, но, когда вошел Этли села, при этом странно посмотрев на него.

– Ну, как лучше? – спрсил Аскель.

– Нет, опухла и болит.

– Где этого Руди носит?

– Ты так ловко научился перебинтовывать на войне? – спросила Лавена.

– Да, а еще пока путешествовал. В пути всякое может произойти.

– Путешествовал? – в глазах Лавены сверкнуло любопытство. – И где же ты был?

– Много где, в Славиосе и Вендалане. В Новых землях на западе, что у эльфов отбили. У дебрян еще.

– Как я завидую тебе, - мечтательно произнесла женщина, - мне всегда было интересно, как там в других землях, у других народов. Как, вообще, устроен мир…глупости, конечно это, но страсть, как интересно.

– Почему глупости? Любознательность – это хорошо, - Этли сел за стол поближе к Лавене. – Если бы не любознательность, не желание увидеть новое и необычное, нас бы – сарданарцев – и не было бы уже вовсе.