Киевляне в Москве

Шелковенко Александра Юрьевна

За долгие годы, Добриня научился сдерживать свои чувства. "Я свдомий свого грха, - повторял он мысленно.
– Нколи не дам йому волю!" И не давал. В юности, чтобы справиться с недопустимыми желаниями, заставил себя учиться лучше других: за книжками да пергаментами как-то не до телесных вожделений. А после и вовсе покинул родину. "Де я тльки не студював?
– грустно улыбался Добриня.
– вропа, Взантя, Халфат... А розуму не здобув". Изредка встречал Добриня таких же, как он сам. Одни боролись с недугом, другие же говорили: мы - такие как есть, и жить будем так, как хотим! Они скрывались от социума, встречались

помеж собою тайно. Их разоблачали - арестовывали, мучили, казнили. Но они - хоть иногда, хоть на миг - были счастливы. Не то, что Добриня.

"Може вони мають рацю?" - думал он часто. Может настанет день - и без страху выйдут они на улицы больших городов. И будут их многие сотни. И никто-никто не посмеет кинуть в них камень! Может и в Киеве когда-нибудь такое случится. А может - и в этой забытой Богом фортец, возле реки со странным названием "Маасква".

– Втаю, - услышал Добриня и открыл глаза.

– Як справи, Олексо?
– улыбнулся он.
– Як там твоя аборигенка?

– Хай вона сама тоб скаже, - засмеялся Олекса.

– Здравствуй, начальнк, - раздался звонкий голос туземки. За миг она уже стояла на башне. Олекса обнял её.

– Обережно, не впадть, - нахмурился Добриня.

Он знал, что некоторые русины завели себе туземных подруг из числа "русскх людй". Но те жили в соседней "дрвн", а кавалеры регулярно наведывались в гости. Один только Олекса додумался поселить дикарку у фортец. Не нравилось это Добрин, но и остановить безобразие он не мог: Олекса - его единственный друг в этой чащобе.

"Зрештою, я завжди був проти апардеду, - подумал он, припомнив экзотическое фризское слово, выученное в годы европейских странствий.
– Треба ж нтегрувати дикунв до нашо цивлзац. Зробити з них справжнх русинв."

Пока он пытался оправдать собственное бездействие высокими гуманитарными идеями, туземка "интегрировалась" по-своему. Как ветер, носилась она по фортец и всюду совала свой веснущатый носик.

– А чьо ета таако?
– спрашивала она всех подряд, показывая то на оружие, то на доспехи, то на совсем уже обыденные предметы. Всё вокруг интересовало её.

Вот и сейчас не могла угомониться:

– Расскажи мн пра Кв-рад!
– воскликнула она ни к селу ни к городу, обращаясь к Добрин.

– Кив - найбльше мсто Схдно вропи, - буркнул Добриня, чтоб отвязаться.

– йропи?
– переспросила девушка.

– Не "ейропи", а вропи!
– виправив Добриня.

– йропи...
– снова сказала Оленка задумалась на миг.
– А кто там лавний?

Как-то так всё вышло, что начал Добриня ей рассказывать про русинских князей, в особенности же про Володимира Великого.

– Да му памятнк нада паставть, Владмру-то!
– вискликнула варварка.
– Вон там паставм!

И она показала пальцем в лесную чащу. Олекса засмеялся такой

наивной непосредственности. Улыбнулся и Добриня, представив себе памятник Святому Володимиру в залещанских дебрях.

– Хрсанес наш!!!
– победоносно закричала Оленка, узнав про взятие города князем Володимиром.

– Херсонес то вельми сакральне мсто, - пошутил Добриня.

– Сакрально мсто!
– повторила залещанка.
– Сакральний Хрсанес!

Олекса вздохнул - мол что с аборигенки возьмёшь? Добриня же рассмеялся. Tabula rasa, дитя природы. Ему нравилось наивное любопытство дикарки. Да и поговорить хотелось. И, опершись поудобнее на стену, Добриня продолжил рассказ про Кивську Русь.

Глава 6. Беспокойство

Чёрный лес казался живым существом. Ветви вековых деревьев напоминали гигантские щупальца - казалось, схватят сейчас и утянут в непроглядную темноту. Олекса перекрестился и побрёл дальше. Кусты царапали ему лицо, рвали одежду. Но он не останавливался. Лишь крепче сжимал в руке факел.

– Я... маю... дзнатися...
– шептал он сам себе.

Странное оцепенение овладело им. Не знал, куда он идёт и зачем, что встретит на пути и вернётся ли живым. Всё это казалось сейчас второстепенным. "Головне - не зупинятися," - стучало в голове.

И всё же он внимательно смотрел под ноги. Чтобы не было как с Добринею. Добриня погиб час назад. Погиб глупо и неожиданно. И необъяснимо.

Олекса вытер лицо от пота. На рукаве осталась кровь - проклятая ссадина на лбу! "Шляк би це трафив!" - выругался он.

А началось всё так невинно! С утра выяснилось, что со склада пропало несколько головок сыра. Сыр был хороший, дарницький, присланный с самой Руси. Поиски ничего не дали. Русины ничего подозрительного не заметили, а туземцы - разумеется, из "русскх людй" - лишь отводили взгляд и приговаривали: "Н знаю, н вдаю". Такая реакция показалась странноватой, но Добриня был противником физического воздействия, да и вообще гуманистом. Потому пытать никого не стал. Даже не ударил. Но, краем глаза, следил за происходящим.

Пополудни, среди "русскх людй" началось какое-то странное движение. Под тем или иным предлогом, они покидали фортецю.

– Ходмо на рекогностування - прошептал Добриня.

И они с Олексою пошли в сторону "дрвн". Не спешили, не оглядывались по сторонам. Громко говорили о всяких пустяках. Казалось, что гуляют они просто так, абы ноги размять. В "дрвню" даже и не заходили, стали себе на околице и продолжали беседу.

В селении аборигенов также царило оживление. Собравшись маленькими группками, они о чём-то беседовали, порой спорили. Говорили, конечно же, "по-русск" - родной язык был у них теперь не в чести. Добриня с Олексою неплохо уже понимали "русскй язик", но тут ничего разобрать не сумели. "Русскй мр, русскй мр" - эхом доносилось до них.