Кикимора болотная

Мясникова Ирина Николаевна

Левшуков пел романсы, периодически прерываясь на то, чтобы подлить виски себе и Тасе да подбросить дров в камин.

— Знаете, здесь особенно хорошо летом. Из этого окна залив виден и корабли на горизонте.

— А у нас на даче даже свой лодочный причал есть, только на озере, — не удержалась и похвасталась Тася. Ясное дело, что, надравшись виски, уже можно говорить все подряд и даже хвастаться.

— Да ну! — удивился Левшуков. — Да вы завидная невеста.

— Это точно. Только женихов пока не видать.

— Не может

быть! Значит, скоро набегут.

— А я теперь с Нового года еще и вместо нашего директора Кислицкого буду!

— Это вместо того волоокого павиана, которого я у вас в офисе видел?

Тася захихикала и подумала, что действительно надралась.

— Ага. Сначала он меня подставил, а потом выходит, что я его подсидела!

— Сложная комбинация. — Тут уже захихикал Левшуков. — А тот, второй, нудила который, он большой специалист или вы его тоже сразу уволите?

— Уволю обязательно!

— Что, и Эмму вашу уволите?

— Нет, что вы! Эмму ни в коем случае! Она хорошая.

— Ну, тогда я за вашу фирму спокоен. И за свою стройку тоже. Предлагаю сейчас пойти спать, а с утра после завтрака приглашаю вас покататься со мной на снегоходе. Вы ж на работу не торопитесь?

Тася помотала головой и икнула.

«Какой позор!» — пронеслось у нее в голове. Но пронеслось как-то очень быстро, не оставив места угрызениям совести.

— Пойдемте, я вас провожу в вашу комнату.

— Проводите, пожалуйста, а то я у вас тут заплутаю и буду всю ночь по дому бродить, икая и хихикая.

Тася попыталась встать, но бебека Тихон недовольно заворчал.

— Тихон, проваливай! — скомандовал Левшуков.

Тихон встал, выгнул спину дугой, сказал свое сердитое «бе-бе» и милостиво спрыгнул на пол.

— Тяжелый, гад! — вставая, сообщила Левшукову Тася. — Видно, что тоже хорошо питается.

— Это точно, только вот работник из него никакой.

— Бе-е-е-е, — раздалось из-под камина.

Тася и Левшуков захихикали.

Он проводил Тасю до ее комнаты. На галерее второго этажа царил полумрак, около дверей Левшуков снял очки и заглянул Тасе в глаза.

— Спокойной ночи, Анастасия Михайловна!

Тася аж зажмурилась. Ну до чего же красивые у него глаза!

— Я Тася, Алексей Николаевич!

— А я Леша!

— Будем знакомы. — Тася протянула ему руку.

Левшуков пожал ей руку. Повернулся и пошел к лестнице.

— А поцеловать? — жалобно спросила Тася.

— Потом, — сказал Левшуков и махнул рукой.

— Ну и дурак, — резюмировала Тася, скрываясь у себя за дверью.

Тася, не переставая хихикать, скинула с себя одежду, приняла душ, почистила зубы и упала в кружевную кровать. Последней мыслью, которая опять очень быстро пронеслась у нее в голове, было: «Интересно, он согласился, что дурак, или нет?»

Наутро Тася проснулась, когда в комнате было уже светло. Яркое солнце светило сквозь льняные занавески. Часы показывали

десять утра. Как ни странно, никакой неловкости от своего вчерашнего не совсем пристойного поведения Тася не испытывала. Наоборот, ей было легко и радостно. Подумаешь, в кои-то веки не волновалась, как она выглядит со стороны. Наверное, потому, что ее ни капельки не беспокоило, что о ней подумает Левшуков. Во-первых, он женат, во-вторых, он странным образом по своей жене страдает, а в-третьих, хоть это и невероятно, но это определенно факт — Тася ему нравится. Очень нравится. Можно даже сказать, как-то по-взрослому нравится. Тася это чувствовала. Она подскочила на кровати, быстро привела себя в порядок и отправилась на кухню в поисках съестного.

На кухне кипела жизнь. За столом сидели охранники и водитель, который накануне увез Штукину в Питер. Семеновна жарила оладушки и кидала их в огромную миску посередине стола. Охранники поглощали оладушки с большой скоростью, кто со сметаной, кто с вареньем.

— А Николаич уже позавтракал, — сообщила Тасе Семеновна. — Присаживайтесь. Оладьи будете?

— Обязательно! — Тася села на свободный стул.

Семеновна поставила перед ней чистую тарелку.

— Вон, сметану берите или варенье.

Охранники придвинули к Тасе поближе банки с вареньем и со сметаной.

— А варенье какое? — поинтересовалась Тася.

— Брусничное. Дед собирал, а я варила, — с гордостью сказала Семеновна.

— Мое любимое, — обрадовалась Тася, накладывая себе варенья в тарелку и доставая оладушек из общей миски.

— Вот салфетки, отрывайте, — сказал водитель, пододвигая к Тасе вертушку с бумажным полотенцем.

«Да уж! В такой атмосфере манерной Марине точно не место! — подумала Тася. — Такая обязательно должна была бы всех разогнать, такой еду надо подавать в гостиную, на серебре и чтоб дворецкий прислуживал».

Она очень живо представила себе длинный стол, на разных концах которого сидят Левшуков и его жена, между ними мечется дворецкий непременно во фраке, а охранники смотрят на все это дело из кухни.

— Ну и подружка у вас, я вам скажу! — прервал ее размышления водитель.

— А что такое?

— Ох и языкастая дамочка! Неужели и правда в милиции работает?

— Еще как работает! Скоро ожидает присвоения очередного звания. Подполковник! — с гордостью поведала Тася об успехах Штукиной.

— Жаль! — крякнул водитель.

— Почему? — удивилась Тася.

— Понравилась она мне очень.

— И что?

— Не по Сеньке шапка, вот что, — с сожалением сказал водитель, вставая из-за стола.

— А! — поняла Тася. — Действительно, она только с вышестоящими водится. Да только их не так и много. Полковников этих. Ей же настоящий нужен. Так что позиций не сдавайте.

— Тася! Доброе утро. — В дверях кухни стоял Левшуков. Он был румян с мороза и прижимал к груди охапку дров.