Киллер
Шрифт:
– Портье отеля описал человека как очень высокого, худого, темноволосого, в очках и с бородой, – объяснил Альварес. – Истинный постоялец, Святослав, под это описание не подходит. Он меньше ростом, плотнее сложен. Нам удалось разглядеть его лицо на записи камеры наблюдения в аэропорту и узнать, кто это.
Проктер подался вперед:
– Я правильно понимаю, что убийца забрал вещи Святослава?
– Да, – ответил Альварес. – Он представился Святославом и выписался. Портье выдал ему паспорт Святослава, авиабилеты и все, что еще лежало в сейфе отеля.
– Зачем, по-вашему, киллеру нужны были вещи Святослава? – спросила Чеймберз.
– Я думаю, он попытается что-нибудь
– А если он хочет установить, кто были нападавшие и на кого они работали, каким будет его следующий логический шаг? – спросил Проктер.
– Проверка квартиры Святослава, – ответил Альварес.
– Скажите мне, что вы знаете, где она, – сказала Чеймберз.
– В Мюнхене.
Чеймберз положила обе руки на стол.
– Отлично, туда мы и направимся. Нам нужно сейчас же связаться с германской разведкой и попросить взять квартиру под наблюдение. Альварес, объясните им, что за человек, с которым им придется иметь дело. Пусть не пытаются арестовать его, а только следят за ним. Я не хочу, чтобы кто-то еще погибал из-за этого. Как только закончите разговор с ними, первым же рейсом вылетайте в Мюнхен. Если он еще там, вы получите всю необходимую поддержку.
Когда Альварес отключился, заговорил Фергусон. Его густые седые волосы, обычно аккуратно зачесанные назад, сейчас были в некотором беспорядке.
– Вероятность того, что информация все еще у киллера, очень мала. Если его задача состояла в том, чтобы убить Озолса и забрать флешку, он должен был передать ее заказчику. Он не пошел бы по следу, ведущему в Германию. В этом нет никакого смысла.
Чеймберз вздохнула:
– Не скажите. Возможно, именно его работодатель и заказал его убийство. Чтобы не платить. А может быть, он уже и сделал это. Но пока мы не найдем новых указаний на то, кто послал его, путь в Германию – лучший для нас. Время торопит. Если информация уже доставлена заказчику, эти ракеты могут исчезнуть в ближайшие дни, и в следующий раз мы услышим о них только тогда, когда кто-то использует против нас их технологию. И если есть хоть малейший шанс, что убийца Озолса отправился в Германию, нам тоже нужно спешить туда.
Вид Фергусона показывал, что его не удалось убедить.
– Если у вас нет других идей, вы должны принять нашу, – в ее голосе звучал явный вызов.
На лице Фергусона застыло спокойное презрение. Он пожал своими узкими плечами. Проктер посмотрел на Чеймберз. Она явно не искала поддержки старого бойца, какими бы ни были его история и его заслуги.
Вторник
18:32 СЕТ
Виктор шел по площади Пляс-Нёв возле Большого театра. Город был оживленным: туристы наслаждались прогулкой, а местные жители радовались окончанию рабочего дня. Виктор бросил взгляд на театр, мечтая о возможности попасть на спектакль, например на Пуччини или Моцарта. Вместо этого он повернул назад и ходил в толпе туда-сюда, чтобы отделаться от возможных «хвостов».
Солнце село, и никто не обращал на него внимания, когда он шел по улицам города. Временем, которому он истинно принадлежал, была темная часть суток. Днем он мог скрываться в толпе, а ночью он мог быть невидимкой. Перед ним, держась под руку, слегка спотыкаясь и смеясь, шла парочка. Они были настолько увлечены друг другом, что не заметили бы его, если бы он даже предоставил им такую возможность.
Из
Виктор не спал уже почти сорок восемь часов и очень хорошо чувствовал это. Недосып замедлял работу мозга не меньше, чем движения тела, а сейчас Виктору нужно было быть полностью собранным больше, чем когда бы то ни было. Но он уходил от преследования и не мог позволить себе отдохнуть, пока не убедится, что опасности нет. Каждый час сна давал его врагам возможность подойти к нему ближе. В ожидании своего поезда он съел в привокзальном кафе большой сэндвич и выпил крепкий кофе. Когда его поезд пришел, он запрыгнул в него в самый последний момент и сел в заднем конце вагона так, чтобы справа от него было окно. Виктор ехал на север от Женевы. Поезд петлял по горам.
В Швейцарии Виктор жил уже несколько лет, выбрав ее потому, что ему нравились ее климат, люди и стиль жизни. Жизнь на большой высоте повышала его жизнестойкость, а строгая секретность швейцарской банковской системы и довольно большая свобода в отношении владения оружием делали его местожительство очень удобным для его работы.
Поезд привез Виктора в Вале, третий по величине кантон Швейцарии. В нем лежит долина Роны, которая питает знаменитое Женевское озеро. Было уже поздно, когда Виктор сошел с поезда в городке Сент-Морис. Шел густой снег, и Виктор поднял воротник и ссутулил плечи. Подходящую для гор одежду он купил еще в бутике на вокзале в Женеве и в поезде переоделся.
Городок был уединенным, удаленным от других городов, а жилье в нем принадлежало в основном богатым иностранцам, которые проводили в своих дорогих бревенчатых шале всего несколько недель в году во время лыжного сезона. Это было место, где мало кто знал своих соседей и где никого не удивляли странные лица или машины. Виктор, который приезжал и уезжал часто, никогда не вызывал подозрений.
В одном из самых дорогих в мире продуктовых магазинов он купил молоко, яйца от кур свободного выгула, разные свежие овощи, английский чеддер, хлеб и копченый лосось. Его возмущала необходимость платить такие грабительские деньги женщине за кассой, но он знал, что подобные платежи могут сослужить ему здесь хорошую службу.
Остальную часть городка Виктор прошел, неся две сумки и кейс в левой руке. Он шел не по главной улице, а по боковым. Людей почти не было, и, удостоверившись, что за ним никто не следит, он свернул в лес, описывая полукруг по направлению к своему шале, которое находилось примерно в миле от основного скопления домов. Он осторожно шел через темный лес, хорошо зная дорогу, так что всматриваться ему было не нужно.
Когда за деревьями он увидел свое шале, освещенное лунным и звездным светом, ему захотелось броситься внутрь и рухнуть в постель. Больше всего он хотел уснуть и на целых восемь часов забыть про свою жизнь, но осторожность заставила его остановиться и присесть, чтобы посмотреть, нет ли признаков присутствия посторонних людей. Было почти невероятно, чтобы кто-нибудь знал, где он живет, но после Парижа он не мог позволить себе рисковать.