Киммерийская крепость
Шрифт:
— Извини, дядь Лёш.
Кошёлкин взял пистолет осторожно, словно это была граната с выдернутой чекой. Осмотрел внимательно, со всех сторон, пожевал губами задумчиво. Очень задумчиво. Очень.
Возвращая Гурьеву оружие, сыщик вздохнул:
— Значит, всё ж таки правильно я угадал. Не должно тебя быть. А уж ствола такого – так и вовсе.
— Ты, в общем, правильно угадал, дядь Лёш, — кивнул Гурьев, убирая пистолет в кобуру скрытого ношения за поясом. — Ну, почти правильно.
— Где ж это такие чудеса творят?
— У нас, дядь Лёш. В России.
— Вот так, значит.
— Вот так, — не стал отпираться Гурьев. — А что значков да буковок на нём
— Грамотный, — усмехнулся одобрительно Кошёлкин. — Молодец. И что дальше?
— Дальше? — Гурьев сделал вид, что задумался. — Дальше вот что. Знаешь, мы как сделаем? Я буду с нашими прекрасными дамами, как обычно, а ты, как завечереет, прямиком тоже к Нине Петровне. Почаёвничаете, поговорите за жизнь.
— Сводник, на мою голову, — пробурчал Кошёлкин, но только для порядка, потому что предложение Гурьева явно пришлось ему по сердцу, — если не сказать больше. — Не журись, хлопец. Я покамест ещё ничего не забыл.
— Не сомневаюсь. А сейчас какие планы?
— Сейчас я с парой-тройкой своих старых приятелей покалякаю. До вечера время есть. В семь буду у Нины… Петровны. Сегодня тебе всех сведений не обещаю, пару, тройку дней мне надо. Соберу тебе, как в прежние времена говорили, досье. Годится?
— Годится, дядь Лёш. Даже очень.
— Ну, с Богом. Ты в Бога-то веришь, или как?
— Или как, дядь Лёш.
И Гурьев широко, радостно улыбнулся.
Сталиноморск. 4 сентября 1940
Навестив крепость, Гурьев отправился в школу пешком, решив раньше времени не эпатировать коллег и Завадскую. Дела – всякие, а школа – школой. Никогда не делал ничего абы как – и это тоже. Учитель – так учитель. Это служба – так уж служба.
Из всех его умений и знаний лишь один-единственный дар всегда оставался главным – умение притворяться. Умение стать тем, кем нужно стать – на время или навсегда. Например, учителем литературы.
Как только он заговаривал, в классе мгновенно устанавливалась звенящая тишина: дети уже знали, что начнётся сейчас, предвкушали это. Не испуганное молчание, в котором внимают грозному ментору, — нет. Это была тишина театрального зала – перед выходом на сцену обожаемого кумира. Он никогда не произносил «учительских» слов. И даже слово «урок» не звучало ни разу:
— Тема нашего сегодняшнего разговора – последние дни жизни величайшего из поэтов России, Александра Сергеевича Пушкина.
И снова он преобразился. Всё стало иным, — даже воздух. Сейчас перед ними, — прямо вот тут, на возвышении перед классной доской, — вдруг оказался Пушкин. Живой, настоящий Пушкин – здесь и сейчас. И зазвучали стихи – ещё не читанные ни разу, незнакомые стихи, стихи о жене, о любви, эпиграммы Пушкина и эпиграммы друзей, на разные голоса заговорили живые люди, современники эпохи, со страниц своих, наизусть воспроизводимых, писем и воспоминаний. И снова – Пушкин. Великий поэт, с удивительной лёгкостью и неподражаемым, неповторимым мастерством обращавшийся с русским языком, с русским словом, заставив его раскрыться перед современниками и потомками. Великий волшебник, стихи которого невозможно произнести иначе – только стихами, ни выбросить, ни переставить – ни единого слова. Пушкин – автор потрясающе экономной, золотого сечения, прозы, чью простоту, ёмкость и лаконичность никому так и не удалось повторить. Пушкин – светский лев и повеса-донжуан, разбивающий направо и налево
Едва он успел после уроков отметиться в учительской, как был зван к заведующей. Войдя в её кабинет, он сдержанно кивнул – они уже виделись сегодня – и выжидательно уставился на Анну Ивановну.
— Проходите, голубчик, — Завадская указала на диван. — Присаживайтесь, разговор у меня к вам имеется.
— Уже? — Гурьев сделал вид, что удивлён.
— Уже, уже. Яков Кириллович, Вы что с детьми делаете?!
— А что?
— Да просто кошмар какой-то. Вся школа на литературе помешалась.
— Это пройдёт. К концу первой четверти примерно.
— Не знаю. С трудом верится, если уж откровенно.
Гурьев молча улыбался, спокойно ожидая продолжения. Завадская повела плечами, кутаясь в свой неизменный платок.
— У меня сегодня делегация была, — продолжила Завадская, — из десятого «Б». Весь актив в полном составе.
— Во главе?
— Я знаю, о чём Вы подумали. Чердынцевой не было. Хотя, безусловно, её влияние чувствуется.
— Почему?
— Потому что староста и комсорг – мальчишки, — Завадская внимательно посмотрела на Гурьева. — Они просили назначить вас к ним классным воспитателем.
— И что вы им ответили? — осторожно поинтересовался Гурьев после паузы.
Завадская опять зябко поёжилась:
— Я сказала – я подумаю.
— Вы или я?
— Давайте вместе, — согласилась Завадская. — Я, признаюсь, была бы премного вам обязана, если бы вы приняли это предложение.
— Да?
— Что с Вами? — не дождавшись ответа, Завадская вздохнула и пожаловалась: – Ах, ну, я разве не понимаю – вам не до классного руководства?!
— Но?
— Трудный класс, — посетовала Завадская. — За предыдущий год сменилось два классных воспитателя. Неровный класс. И чтобы десятый «Б» чего-то сам захотел, да ещё весь сразу, — я такого не припомню просто.
— Вы хотите сказать, что у меня нет выбора? — Гурьев вдруг улыбнулся отчаянно.
— Боюсь, что так, Яков Кириллыч.
— А другие делегации вас не посещали?
— Не сомневайтесь. Посетят.
— Это радует, — Гурьев усмехнулся и чуть наклонил голову набок. — Мне действительно необходимо заниматься своими делами. Это очень важно, поверьте. Но если вы считаете, что детям необходимо иметь классным воспитателем непременно меня, то – куда же я денусь?
А в общем-то, в основном, из-за Даши, конечно, подумал он. Потому что…
— Значит, согласны?!
— A la guerre, comme a la guerre. [42]
— Только Вы не идите у них на поводу, — Завадская погрозила Гурьеву пальцем. — На шею сядут!
— Ох, не пугайте, — усмехнулся Гурьев. — Уж как прорежется. Только давайте договоримся.
— Всё, что угодно, Яков Кириллыч, — Завадская молитвенно прижала руки к груди.
Гурьев засмеялся.
— Ясно. Несколько вопросов.
— Пожалуйста.
— Каким образом вам удалось заполучить такое сокровище, как Шульгин?
42
На войне, как на войне (франц.)