Киммерийская крепость
Шрифт:
— Ты что?!
— Держись, папка, — вздохнула Даша. — Он не шутит, я знаю.
— Именно – не шучу, — без улыбки проговорил Гурьев. — Иди погуляй, дивушко.
— А вы драться не будете? — подозрительно спросила девушка.
— Ну, ещё не хватало, — улыбнулся Гурьев. — Покричать можем, но не сильно. Иди, иди.
Когда дверь за Дашей закрылась, Гурьев посмотрел на Чердынцева:
— Черновики.
Чердынцев встал, вышел и вернулся через минуту с двумя толстенными тетрадями в пестрых переплётах. Хлопнул на стол перед Гурьевым:
— Забирай. После того, что ты сказал… Видеть не хочу. Знать не хочу.
— Истерика, —
— Да. Так точно.
— Отлично. Теперь – о чём, собственно, речь. — Гурьев пододвинул к Чердынцеву принесённую с собой папку. — Это, Михаил Аверьянович, твой новый корабль. Два дня на изучение общей документации, потом две недели – на подробности. Корабль будет здесь примерно числа двадцать шестого – двадцать седьмого. На его освоение, вместе с экипажем – полгода, за это же время вы должны будете отработать взаимодействие с береговыми службами и кораблями сопровождения.
— Что… за корабль?
— Линейный корабль – авианосец. Там всё написано, Михаил Аверьянович. Работать будешь дома пока. Рабочий день, сам понимаешь, ненормированный. Сейф сейчас привезут, чтобы тебе по конторам взад-вперёд не бегать. Это всё по соображениям гостайны – чтоб никто не допёр, что происходит. В доме напротив будет пост, чтобы никаких эксцессов. Тут, в папке, инструкция по работе с секретными документами особой важности. И собственно документы. Когда стройка в крепости закончится, получишь там жильё. Так оно надёжней. По официальном вступлении в должность командира соединения получишь сразу кавторанга, чтобы не прыгали дурачки всякие, а если доверие оправдаешь – через полгода – контр-адмирала. А то засиделся ты в капитан-лейтенантах. У нас государство молодое, дерзкое – нам молодые и дерзкие люди на самых ответственных постах ох как требуются. Ясно?
— Так точно, — поднял глаза Чердынцев. — Ты что – с самого начала знал?
— Да ничего я не знал, — поморщился Гурьев. — Ничего. Я твою записку получил из наркомата в конце июля. К нам отправляют на экспертизу всякие сумасшедшие идеи.
— Куда – к нам?!?
— Одиннадцатый отдел ЦК, Михаил Аверьянович. И – как написано в одной смешной старой книжке, «всё заверте…». Ну, дальше – ты понимаешь, дело техники. Принято решение, корабль этот давно уже заказан, правда, поначалу его на Северный флот планировали, но обстановка меняется очень быстро, так что – сюда. Кузнецов хотел тебя, правда, на Северный всё-таки дёрнуть, а товарищ Сталин сказал: зачем? Не надо. Товарищ Чердынцев у нас наверняка свой родной черноморский ТВД куда лучше северного изучил, тем более – вырос в тех местах. Вот, сказал товарищ Сталин, и хорошо: где родился, там и пригодился. Но с дочерью твоей – это абсолютно случайно всё вышло. Хотя никаких случайностей на самом деле не бывает. Вообще.
— Что – и Сталину
— Я, Михаил Аверьянович. Больше, понимаешь, какое дело, некому твои сумасшедшие и гениальные идеи вождю докладывать. Пришлось мне.
— Вопрос по кораблю.
— Да.
— Откуда такой? Где построен?
— В Америке.
— А договор? [96] !?
— Всё решается, Михаил Аверьянович. На определённом уровне – решается всё в нужном ключе, в нужном направлении. Одна моя хорошая американская знакомая сделала мне подарок. А я – тебе. И больше тебе знать ничего не нужно.
96
Договор об ограничении морских вооружений от 22.04.1930 г., заключённый в Вашингтоне между Великобританией, США, Францией, Германией, Италией и Японией, в соответствии с которым, среди прочих ограничений, оговаривался предельный тоннаж для военных кораблей, стороящихся для третьей стороны.
— А проведут его как?! Война же в Средиземном море. А Турция?!
— Это, Михаил Аверьянович, вопросы даже не контр-адмиральского уровня допуска. И уж не каплейского – точно.
— А эти… раскопки?
— Да что с тобой такое, Михаил Аверьянович?! — изумился Гурьев. — Не забивай ты себе голову ерундой. Ей сейчас будет, о чём болеть.
— Разрешите ещё вопрос, товарищ Гурьев.
— Мы на «ты».
— Так служба же. Разрешите?
— Разрешаю.
— Это всегда – так быстро?
— Всегда. И даже ещё быстрее. Война на носу, Михаил Аверьянович. На пятки уже наступает, в затылок дышит. Успеть надо – хотя бы самое необходимое. Определись, кого из команды «Неистового» с собой заберёшь.
— Есть, — кивнул Чердынцев. — Есть. Принято, Яков Кириллович.
— Ну. А я что говорил? В четырнадцать ноль-ноль жду тебя в парикмахерской номер два, на улице Ленина. Не заблудишься?
— Никак нет. Разрешите личный вопрос?
— Разрешаю.
— Тебя что же – нянькой ко мне назначили?
— Совсем ты сбрендил, Михаил Аверьянович, — ласково сказал Гурьев. — От обрушившихся на тебя перипетий сюжета. Меня никто никуда назначить не мог, не может и не сможет никогда. Даже товарищ Сталин. Ты это имей ввиду на будущее, на всякий случай.
— И?
— И звание у меня очень простое. Яков Кириллович. Имя, в общем. Даже товарищ Сталин так ко мне обращается. Ещё вопросы?
— Никак нет, — щёлкнул каблуками под столом Чердынцев, продолжая сидеть. — Разрешите приступать?
— Разрешаю. А тянуться – это успеешь, Михаил Аверьянович. Мы с тобой, после всего, что случилось, — в общем, ближе иных родственников. По прямой. Ну, счастливо оставаться.
— Веруша.
— Ох! Яшенька, — просияла Вера. — Напугал. Что? Ты ко мне? Стричься?
— Стричься, но не я, — тряхнул головой Гурьев. — Поди-ка сюда, голубка.
Он взял Веру за локоть, подвёл к проёму, чуть приподнял занавеску:
— Моряка вон того, высокого, видишь? Михаилом зовут. Постриги его, Веруша. Как голову его возьмёшь в руки – так и не выпускай. Поняла меня, голубка? Поняла?
— Яшенька, — Вера задохнулась, закусила губу, посмотрела на Гурьева чёрными, полными слёз, глазами. — Да что же ты делаешь, Яшенька?!