Кинофантастика
Шрифт:
Отметим, что раз «нечто» просыпается после долгого сна во льду (в ремейке), то речь идет, вероятно, об экстремофильном виде, способном впадать в состояние криптобиоза (временного прекращения метаболизма) при неблагоприятных условиях среды[91]. Раз «нечто» боится огня (в обоих фильмах оно часто горит, огнетушитель — явно оружие-фетиш их режиссеров, а огонь — высшее средство очищения), то это форма жизни на основе углерода, как все жизненные формы на Земле. Наконец, для размножения монстр буквально поглощает хозяина и воспроизводит его, становясь неотличимым и подбирая в группе новую жертву. Инопланетянин демонстрирует высокий интеллект, циклы его неполового воспроизводства инвазивны и быстры; в таких условиях окружающим трудно остаться в живых! Пытаясь понять происходящее, ученые препарируют обугленные трупы своих инфицированных коллег, обнаруживая раздвоившуюся при дупликации почку. В обоих фильмах (с использованием специальных
Полиморфный суперорганизм
Но каково клеточное функционирование этого монстра? «Я абсолютно уверен, что на клеточном уровне никогда не видел ничего похожего на то, что мы узнали», — торжественно провозглашает в ремейке главный исследователь Сандер Халворсен. Этот вывод следует за взятием и изучением образца «нечто» — вопреки мнению палеонтолога Кейт, да еще с пренебрежением любыми мерами биологической предосторожности, — еще спавшего в своем блоке льда (хотя спать ему оставалось уже недолго). После своего инфицирования (для которого достаточно простого кожного контакта) и поглощения жертва дуплицируется в некоей внутренней амниотической сумке (в ремейке она видна в сцене препарирования). Поскольку монстр копирует только органику жертвы (а не железки вроде зубных пломб и протезов), а копия вполне идентична оригиналу, то задействованный биологический механизм сродни митозу, то есть неполовому делению генетически идентичных клеток.
Это клонирование жертвы видно на поверхности, при дупликации агонизирующей жертвы — отсюда жуткие сдвоенные гуманоидные лица, вызывающие в памяти тератологические экспонаты медицинских кабинетов XVIII–XIX веков. При этом кровь инфицированных жертв состоит уже из клеток «нечто», реагирующих как отдельный целостный организм! Это та ситуация, когда биологи говорят о суперорганизме: в природе так бывает с сифонофорами, разновидностью медуз с настолько специализированными клетками (отдельно для размножения, ловли микропланктона, передвижения и т. д.), что начинаешь сомневаться, организм это или целая колония. Эти проявления суперорганизма и митоза, развитые соответственно в версии Карпентера и в ремейке, заставляют испуганных ученых придумать тесты на инфицированность: если образец крови резко реагирует на огонь (у Карпентера) или если у испытуемого пропали пломбы (в ремейке), значит он инфицирован и подлежит уничтожению. Выживших, вынужденных подвергаться тестам, быстро охватывает страшная паранойя…
Таким образом, перед нами инопланетный монстр с величайшей клеточной и фенотипической (относящейся к форме организма) пластичностью. В версии Карпентера биолог Блэр подсчитывает, что глобальная пандемия способна уничтожить все живое на Земле всего за 27 тысяч часов (за 3 года и 1 месяц). Поведение паразита моделируется на компьютере, его эволюция изображена на экране кружочками с пикселями (1980-е годы все-таки…), пожирающими друг друга в стиле «Пакмана», популярной в то время аркадной видеоигры. Сегодняшние математические эпидемиологические модели реалистичнее: их относят к типу ЧЗУ (чувствительные, заразные, устойчивые), потому что в классическом варианте инфицированный заражает чувствительного, тот остается заразным и размножается, и так происходит с каждым инфицированным: ситуация может усугубляться по экспоненте, если доля устойчивых (по природе или вакцинированных) оказывается недостаточной. Здесь «нечто», то есть инфицированный, глотает чувствительного и дуплицирует его для облегченного перехода к новому хозяину, а не обязательно для размножения. Ситуация остается под относительным контролем.
В ремейке «нечто» анализируют под микроскопом: в пробах видно, как внеземные клетки фагоцитируют здоровые. Эти агрессивные клетки (в биологии говорят о макрофагии) округлы, с колючками на плазменной мембране: они так похожи на некоторые огромные вирусы, что их можно с ними спутать. В реальности эти «гирусы» (гигантские вирусы) — они в сто раз тоньше волоса, но размером с целую бактерию — очень эффективны, потому что некоторым даже не надо проникать в ядро инфицированной клетки, им хватает цитоплазмы. К тому же они чрезвычайно разнообразны: с 2003 года в сибирской мерзлоте 30 000-летней давности открыты целые семейства, как, например, Mollivirus sibericum. Чтобы лучше изучить эти вирусы,
Итак, изначально «нечто» — замороженная форма жизни. На самом деле замораживание в лаборатории вирусного штамма до -80 °C — дело нехитрое: это классический метод сохранения вирусов в штаммохранилищах. Заморозить клетку гораздо сложнее, потому что в ней много воды, разрывающей и губящей клетку при кристаллизации. То же самое относится к любому многоклеточному организму. Тем не менее совсем мелкие существа, знаменитые тихоходки, способны выживать по 30 и более лет при -20 °C в состоянии криптобиоза. Для этого они, когда того требуют условия, начинают дегидратацию и, завершив ее, переходят в режим «выживания». Они обладают также препятствующими замерзанию остаточной влаги белками. Эти белки действуют как репараторы ДНК до лучших дней. «Нечто», конечно, побольше тихоходки, но оснащен ли он такими противолёдными белками? Вопрос остается открытым.
На карантине
В реальности, как и в фантазиях, заражение может происходить на любых уровнях: клетки, организма, вида, популяции, целого сообщества (в экологии так называются все виды); может оказаться зараженной географическая зона. Тогда там вводится карантин. Происхождение этого термина древнее, возможно, даже библейское; его продолжительность может быть самой разной: карантину подвергали суда, в отношении которых существовало подозрение, что на них приплыли больные чумой. Заметим, что скорость и интенсивность (более 3 млрд пассажиров в год) воздушного транспорта уже в конце XX века положили конец «естественному» карантину, связанному с относительной медлительностью прежней навигации.
Может статься, космические путешествия продолжительностью во много месяцев снова вернут к жизни такую практику. Это происходит в конце фильма «Живое» (Даниэль Эспиноса, 2017), так как ввиду инфицирования Международной космической станции возвращение команды на Землю приходится запретить… В реальной жизни при карантине принимаются меры биобезопасности, имеющие цель контролировать и ограничивать перемещения (плотные комбинезоны, клапаны обеззараживания, душ, ванночки для обуви, дозиметры и прочая измерительная аппаратура). Эти ограничения вводятся ради осторожности при контактах с неизвестным телом. Так происходит с мальчиком Эллиотом, прячущим у себя друга-инопланетянина в фильме «Инопланетянин» (Стивен Спилберг, 1982): к нему в дом врываются медики и правительственные агенты, быстро превращая его в секретный госпиталь. В «Прибытии» (Дени Вильнёв, 2016) во всех странах, где приземляются инопланетные корабли, места приземления быстро окружают военные, там вводится карантин. Перед каждым посещением инопланетян-гептаподов ученым приходится соблюдать строгий протокол безопасности: о физиологии этих жизненных форм ровным счетом ничего не известно, и позволительно спросить, от чего, собственно, этих ученых вакцинируют? Карантин и связанные с ним меры биобезопасности жизненно важны для тех, кто ухаживает за заподозренными в контакте с вирусом людьми: бывает, что первый диагноз ставят не такому заподозренному, а как раз его медсестре или врачу! При многих недавних эпидемиях на Земле эти люди дорого платили за несвоевременно принятые меры безопасности.
Карантин предполагает установление новых, строго контролируемых границ. Кстати, злоупотребление этими мерами и государственный контроль иммиграции подвергаются суровой критике в независимой кинокартине «Монстры» (2010). Режиссер Гарет Эдварде задает тон уже во вступительных титрах: «НАСА открыло вероятную внеземную жизнь… За ее образцами был отправлен зонд, но при возвращении он погиб над Мексикой… После появления там новых форм жизни на половине территории страны, объявленной ЗАРАЖЕННОЙ ЗОНОЙ, был введен карантин».
Американская армия применяет на севере Мексики, чья граница с США превращена в огромный крепостной вал, химическое оружие. Главные герои, двое американцев, пытающиеся вернуться домой, видят ситуацию изнутри: в роли «побочных последствий» и «гражданских потерь» выступают мужчины, женщины и дети, дающие им приют. Для мексиканского телевидения «монстры» — это военные, ведущие бомбардировки вслепую. При этом сами пришельцы, огромные биолюминесцентные головоногие с длинными лапами, как у членистоногих[92], не проявляют никакой агрессии и хотят одного: чтобы им позволили спокойно размножаться в укромных уголках… Сочувственное отношение к ним героев напоминает метаморфозу журналиста Викуса ван де Мерве, медленно перерождающегося в инопланетянина в «Районе № 9» (Нил Бломкамп, 2009): так называются огромные трущобы, куда поместили пришельцев за их непохожесть на людей. Так фантастика чудесным образом смыкается с современной биологией и экологией, отвергающими понятие вредного вида (для кого и почему вредного?), и напоминает нам, что непохожесть — не столько угроза, сколько прежде всего — элемент биологического многообразия.