Киноповести

Шукшин Василий Макарович

И тут — никто потом не мог сказать, как это случилось, почему,— низенькую контору озарил вдруг яркий свет.

В конторе было человек шесть шоферов, две девушки за столами и толстый мужчина в очках (тоже сидел за столом). Он и оформлял бумаги.

Свет вспыхнул сразу. Все на мгновение ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестнул чей-то вскрик на улице:

— Пожар!

Шарахнули из конторы...

Горели бочки на одной из машин. Горели как-то зловеще, бесшумно, ярко.

Люди

бежали от машин.

Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый человек (тот, который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился.

— Давайте брезент! Э-э!— заорал он.— Куда вы?! Успеем же! Э-э!

— Бежи — сейчас рванет! Бежи, дура толстая!— крикнул кто-то из шоферов.

Несколько человек остановились. Остановился и Пашка.

— Сча-ас... Ох и будет!— послышался сзади чей-то голос.

— Добра пропадет сколько!— ответил другой.

Кто-то заматерился. Все ждали.

— Давайте брезент!— непонятно кому кричал толстый мужчина, но сам не двигался с места.

— Уходи!— опять крикнули ему.— Вот ишак... Что тут брезентом сделаешь? «Брезент»...

Пашку точно кто толкнул сзади. Он побежал к горящей машине. Ни о чем не думал. Видел, как впереди, над машиной, огромным винтом свивается белое пламя.

Не помнил Пашка, как добежал он до машины, как включил зажигание, даванул стартер, «воткнул» скорость — человеческий механизм сработал точно. Машина рванулась и, набирая скорость, понеслась прочь от цистерн и от других машин с горючим.

Река была в полукилометре от хранилища! Пашка правил туда, к реке.

Машина летела по дороге, ревела... Горящие бочки грохотали в кузове, Пашка закусил до крови губу, почти лег на штурвал...

В палате, куда попал Пашка, лежало еще человек семь. Большинство лежало, задрав кверху загипсованные ноги.

Пашка тоже лежал, задрав кверху левую ногу.

Около него сидел тот самый человек с нефтебазы, который предлагал брезентом погасить пламя.

— Сколько лежать-то придется?— спросил толстый.

— Не знаю. С месяц, наверно,— ответил Пашка.

— Перелом бедренной кости?— спросил один белобрысый паренек (он лежал, задрав сразу обе ноги. Лежал, видно, долго, озверел и был каждой бочке затычка).— А сто суток не хочешь? Быстрые все какие...

— Ну, привет тебе от наших ребят,— продолжал толстый.— Хотели прийти сюда — не пускают. Меня как профорга и то еле пропустили. Журналов вот тебе прислали...— Мужчина достал из-за пазухи пачку журналов.— Из газеты приходили, расспрашивали про тебя... А мы и знать не знаем, что ты такой. Сказали, что придут сюда.

— Это ничего,— сказал Пашка самодовольно.— Я им тут речь скажу.

— «Речь»? Хех!.. Ну, ладно, поправляйся.

Будем заходить к тебе в приемные дни — я специально людей буду выделять. Я бы посидел еще, но на собрание тороплюсь. Тоже речь надо говорить. Не унывай.

— Ничего.

Профорг пожал Пашке руку, сказал всем «до свидания» и ушел.

— Ты что, герой, что ли?— спросил Пашку один «ходячий», когда за профоргом закрылась дверь.

Пашка некоторое время молчал.

— А вы разве ничего не слышали?— спросил он серьезно.— Должны же были по радио передавать.

— У нас наушники не работают.— Белобрысый щелкнул толстым пальцем по наушникам, висевшим у его изголовья.

Пашка еще немного помолчал. И ляпнул:

— Меня же на Луну запускали.

У всех вытянулись лица, белобрысый даже рот приоткрыл.

— Нет, серьезно?

— Конечно. Кха!— Пашка смотрел в потолок с таким видом, как будто он на спор на виду у всех проглотил топор и ждал, когда он переварится,— как будто он нисколько не сомневался в этом.

— Врешь ведь?— негромко сказал белобрысый.

— Не веришь, не верь,— сказал Пашка.— Какой мне смысл врать?

— Ну и как же ты?

— Долетел до половины, и горючего не хватило. Я прыгнул. И ногу вот сломал — неточно приземлился.

Первым очнулся человек с «самолетом».

— Вот это загнул! У меня ажник дыхание остановилось.

— Трепло,— сказал белобрысый разочарованно.— Я думал — правда.

— А как это ты на парашюте летел, если там воздуха нету?— спросил «ходячий».

— Затяжным.

— А кто это к тебе приходил сейчас?— спросил человек с «самолетом». — По-моему, я его где-то…

Тут в палату вошли старичок доктор с сестрами и с ними — молодая изящная женщина в брюках, маленькая, в громадном свитере — «странная и прекрасная».

Доктор подвел девушку к Пашке.

— Вот ваш герой. Прошу любить.

— Вы будете товарищ Колокольников?

— Я,— ответил Пашка и попытался привстать.

— Лежите, лежите, что вы!— воскликнула девушка, подходя к Пашкиной койке.— Я вот здесь присяду немножко. Можно?

— Боже мой!— сказал Пашка и опять попытался сдвинуться на койке.

Девушка села на краешек белой плоской койки.

— Я из городской молодежной газеты. Хочу поговорить с вами.

Белобрысый перестал хохотать, смотря то на Пашку, то на девушку.

— Это можно,— сказал Пашка и мельком глянул на белобрысого.

Тот начал теперь икать.

— Как вы себя чувствуете?— спросила девушка, раскладывая на коленях большой блокнот.

— Железно,— сказал Пашка.

Девушка улыбнулась, внимательно посмотрела на него. Пашка тоже улыбнулся и подмигнул ей. Девушка опустила глаза к блокноту.