Киноповести
Шрифт:
— Попробуем. Мне глянется такая работа, честное слово. Если меня увидят в кино в нашей деревне, это будет огромный удар по клубу — его просто разнесут по бревнышку.
— Почему «разнесут»?
— От удивления. Меня же на руках вынесут!..
— Мда... Ну, давайте пробовать. А то как бы меня потом тоже не вынесли из одного дома. От удивления.
Чудик вышел в коридор, постучался, вошел, поздоровался. Все это проделал уверенно, с удовольствием.
— Ваня! Как ты здесь?!— воскликнул режиссер.
— А
— Ну, допустим... Николай Петрович.
— Давай снова,— скомандовал Чудик.— Говори: «Ваня, ты как здесь?!»
— Ваня, ты как здесь?!
— Нет, ты вот так хлопни себя руками и скажи: «Ваня, ты как здесь?!» — Чудик показал, как надо сделать.— Вот так.
Режиссер потрогал в раздумье подбородок и согласился.
— Хорошо. Ваня, ты как здесь?!— хлопнул руками.
Чудик сиял.
— Здорово, Петрович! Как житуха?
— Стоп! Я не вижу, что ты догадываешься о моем настоящем чувстве. Я же недоволен! Хотя... Ну, хорошо. Пойдем дальше. Ты все-таки следи за мной повнимательней. Ваня, ты как здесь?
— Хочу перебраться в город.
— Совсем?
— Ага. Хочу попробовать на фабрику устроиться...
— А жить где будешь?— сполз с «радостного» тона Николай Петрович.
— У тебя,— Чудика не покидала радость.— Телевизор будем вместе смотреть.
— Да, но у меня тесновато, Иван...
— Проживем! В тесноте — не в обиде.
— Но я уже недоволен, Иван... то есть, Вася!— вышел из терпения режиссер.— Разве ты не видишь? Я уже мрачнее тучи, а ты все улыбаешься.
— Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не случится, если я поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на работу — переберусь в общежитие.
— Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?
— Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?..
— Ты родом откуда?— перебил режиссер.
— Из деревни...
— А хотел бы действительно в городе остаться?
— Черт ее... не думал про это. Нет. Мне у нас лучше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?
— Как тебе сказать...— Режиссеру больно было огорчать Васю.— У нас другой парень написан. Вот есть сценарий...— Он хотел взять со стола сценарий, шагнул уже к столу, но вдруг повернулся.— А как бы ты сделал? Ну, вот ты приехал в город...
— Да нет, если уж написано, то зачем? Вы же не будете из-за меня переписывать.
— Ну а если бы?
— Что?
— Приехал ты к знакомым...
— Ну, приехал... «Здрассте!» — «Здрассте!» — «Ты как здесь?» — «Хочу на фабрику устроиться»...
— Ну?
— Ну и все.
— А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.
— А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель...
— Нет, ну, вот они такие люди, что — недовольны. Прямо не говорят, а недовольны. Как тут быть?
— Я бы спросил: «Вам што, не глянется, што я пока поживу у вас?»
— А они: «Да нет,
— Не знаю. А как там написано?— Чудик кивнул на сценарий.
— Да тут... иначе. Ну а притвориться бы ты не смог? Ну-ка, давай попробуем! Они плохие люди, черт с ними, но тебе действительно негде жить. Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только...
Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку.
— Ну... ну... Да почему же?! Я же говорил!.. Я показывал какие! Тьфу!.. Сейчас я спущусь. Иду. Вася, подожди минут пять... Там путаница вышла... Черти!— Режиссер вышел.
Чудик закурил.
Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спросила:
— Ну, как у вас?
— Никак.
— Что?
— Не выходит.
— Режиссер просил подождать?
— Ага.
Женщина порылась в столике сценариев, взяла один...
— Может, вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока. Вот тут закладочка — ваш эпизод.— Она сунула Чудику сценарий, а сама с другим убежала. И никакого у нее интереса больше к нему не было.
Чудик положил сценарий на стол, взял цветной карандаш и на чистом листке бумаги крупно написал:
«Нет, не выйдет у нас. С пр. Василий».
Домой Чудик пришел часу в шестом. Шел и ясно себе представил, как он сейчас весело расскажет, как он чуть было не стал киноартистом. Как все будут от души смеяться. (Немое изображение: Чудик рассказывает брату, его жене, детям, показывает, как они репетировали с режиссером; все покатываются со смеху, даже маленький в разрисованной колясочке.)
Чудик дорогой улыбался сам себе.
Едва он ступил на крыльцо братниного дома, как услышал: брат Дмитрий ругается с женой. Собственно, ругалась одна Софья Ивановна, а брат Дмитрий только повторял:
— Да ну, что тут!.. Да ладно... Сонь... Ладно уж...
— Чтоб завтра же этого дурака не было здесь!— кричала Софья Ивановна.— Завтра же пусть уезжает! Чтоб духу его тут не было!..
— Да ладно тебе!.. Сонь...
— Не «ладно»! Не «ладно»! Пусть не дожидается — выкину его чемодан к чертовой матери, и все!
Чудик поспешил сойти с крыльца... А дальше не знал, что делать. Ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
— Да почему же я такой есть-то?— горько шептал он, сидя в сарайчике.— Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного творчества!
Он просидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело.
Потом пришел брат Дмитрий. Не удивился — как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.