Киноповести
Шрифт:
— Да если ему срок подошел помирать, чего ты ему вырежешь?
Витька не знал.
— Я на такие... темные вопросы не отвечаю.
— Нечего отвечать, вот и не отвечаете. Светлые ваши головушки... только мякиной набиты.
— Ничего?— опять вскочил Юрка.— А вот эти люди?..— сгреб кучу книг и показал.— Вот этим людям тоже нечего отвечать?! Ты хоть одну прочитал?
— Там читать нечего — вранье одно. У меня на квартире жил один...
— Во дает?!— сказал Витька.
— Ладно!— Юрка опять начал ходить по избе.—
— Была. У нас в двадцать...
— Где она теперь? Есть?
— Не приведи господи! Может будет...
— В том-то и дело, что больше не будет. С ней научились бороться. Дальше! Если бы тебя раньше укусила бешеная собака, что бы с тобой было?
— Сбесился бы.
— И помер бы. А сейчас — сорок уколов, и все. Человек живет. Туберкулез был неизлечим? Сейчас — пожалуйста: полгода — и человек как огурчик! А кто это все придумал? Ученые. «Вранье»... Хоть бы уж помалкивали, если не знаете.
Старика раззадорил тоже этот Юркин наскок.
— Так. Ладно. Собака — это ладно. А змея укусит?.. Где они были, доктора-то, раньше? Не было. А бабка, бывало, пошепчет — и как рукой снимет. А ведь она институтов ваших не кончала.
— Укус был не смертельный, вот и все. Это элементарно.
— Иди подставь: пусть она тебя разок чикнет...
— Пожалуйста! Я до этого укол сделаю и пусть кусает, сколько влезет — я только улыбнусь.
— Хвастунишка.
— Да вот же они, во-от!— Юрка опять показал на книги.— Люди на себе экспериментировали! А знаешь ты, что когда академик Павлов помирал, то он созвал студентов и стал им диктовать, как он помирает...
— Как это?— очень заинтересовался старик.
Витька тоже не слышал про это.
— Так. «Вот,— говорит,— сейчас у меня холодеют ноги — пишите». Они писали. Потом руки отнялись. Он говорит: «Руки отнялись».
— А они пишут?
— Они пишут. Потом сердце стало останавливаться, он говорит: «Пишите». Они плакали и писали.— У Юрки у самого на глазах показались слезы. На старика тоже рассказ произвел сильное действие.
— Ну?..
— И помер. И до последней минуты все рассказывал, потому что это надо было для науки. А вы с этими вашими бабками еще бы... триста лет в темноте жили. «Раньше было! Раньше было!» Какие-то кулацкие уклоны... Вот так было раньше?— Юрка подошел и включил радио. Пела певица. Немного все послушали ее.— Где она?— спросил Юрка.
— Кто?
— Певица-то. Ее же нет здесь, а поет.
— Так это по провода-ам.
— Это радиоволны! «По провода-ам». По проводам — это у нас здесь. А она, может, где-нибудь в Москве или в Ленинграде поет — что, туда провода протянуты?
— Провода. Я в прошлом годе ездил к Ваньке, видел: вдоль железной дороги провода висят. На столбах. Чего ты говоришь-то?
Юрка махнул рукой.
— Тебе не втолковать! Мне надо уроки учить. Все.
— Ну и учи.
— А вы отрываете.— Юрка сел за
Долго в избе было тихо.
— Витька, а ты на кого хочешь учиться?— спросил старик.
Витьку этот вопрос застал врасплох.
— Я пока выбираю,— сказал он.
— На кого он будет учиться!— оторвался от книги Юрка.— У него по арифметике плохо. Не исправил, Витька?
— Не...
— Что ж ты?
— Знаешь на кого учись? На судью,— посоветовал старик.
— О-о!— удивились ребятишки.— Чего это?
— Люди будут бояться. Скажут: вон, вон судья идет! Большое дело.
— Тогда уж — на прокурора,— сказал Витька.— Он пострашней.
— Прокурор — это не все понимают, что страшно. А вот судья... это судья. Это уже тюрьмой пахнет.
Еще помолчали.
— Он есть на карточке?— спросил вдруг старик.
— Кто?
— Тот ученый, помирал-то который.
— Академик Павлов? Вот он.
Юрка подал старику книгу и показал Павлова. Витьке тоже показал редкостного ученого.
— Старенький уж был,— сказал Евстигнеич жалостливо.
— Он был до старости лет бодрый и не напивался, как... некоторые.— Юрка отнял книгу.— И не валялся потом на печке, не матерился...
— Чего вы взъелись-то на меня?!— вскричал больной старик.— Ты гляди что — житья не дают! Комиссары нашлись... Вам ба по тогдашнему делу — только комиссарами быть. Они тогда молодые были... Такие же вот... молокососы заполошные. Командовали.
Юрка сел опять за учебники, а Витька стал листать книжку с портретами ученых.
— Ох, мать ты моя-а!..— закряхтел опять старик. И полез с печки. Надел валенки, взял нож и вышел в сени.
— Куда это он?— спросил Витька.
Юрка пожал плечами.
— Ну и что этот гусь?— спросил Юрка.— Наверно, отцом твоим станет?
Витька уставился на друга, точно до него только сейчас дошел истинный смысл прихода дяди Володи в их дом.
— «Отцом»?— переспросил он.
— Ну а кем же? Не родным, конечно, но жить-то у вас будет.
Вошел старик... Нес в руке добрый кус сала.
— Нате поешьте... ученые. А то, пока дойдете до своих хирургов-то,— загнетесь.
— Зачем? У меня есть — мне Витька принес...
— Ешьте! «Витька принес»... У Витьки у самого... зад сверкает. Безотцовщина. Ешьте, это доброе сало, не базарное.
— Нам дядя Коля привез из деревни — тоже доброе,— вступился Витька за свое сало.
— В деревне теперь разучились солить. Не разучились, а... не хотят. Тоже все на базар норовят: как попало посолил, лишь бы вид сохранить.— Старик опять полез на печку.— Ох, язви тя в душеньку!.. Как ляжешь, так опять подступает.
— Давай, мы сбегаем за четвертинкой?— еще раз предложил Юрка.
Старик помолчал.
— Не надо,— сказал.— Перемаюсь как-нибудь.
Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.