Кинжал с красной лилией
Шрифт:
— Нет. Я забыл вам сказать, что на лбу у трупа был виден след от удара чем-то тяжелым. Она сказала вам правду, но нашелся кто-то третий, кто довершил начатое ею дело. Если верить донне Лоренце, то де Сарранс упал в спальне?
— Да, но...
— А мы нашли его на лестнице, которая находится довольно далеко от спальни. Я забрал из спальни хлыст, пропитанный кровью, которым истязал донну Лоренцу этот страшный человек. Могу я повидать вашу гостью?
— Попозже. Ей дали опия, чтобы она немного поспала. Нам никак не удается ее успокоить. Однако какая жуткая история!..
— Именно поэтому я и поторопился известить вас о ней. Ночью вы выразили пожелание
— А сейчас я хочу этого еще больше! — воскликнула мадам де Верней, внезапно крайне обеспокоившись. — Будем смотреть правде в глаза, друг мой, в Лувре найдется много желающих обвинить донну Лоренцу в преступлении! И если станет известно, что она у меня, меня обвинят в том, что я укрываю убийцу. И тогда я могу оказаться рядом со своим братом в Бастилии... Я поставила себя в ужасное положение! Господи! Какую же глупость я совершила, когда вздумала о ней позаботиться!
У дверей в комнату раздался негромкий смех.
— Надеюсь, вы не попросите месье де Курси взять нашу гостью на спину и снова бросить в воду? Опомнитесь, дочь моя, и возьмите себя в руки! Я знаю, у вас достаточно сил, чтобы бороться.
Дама лет шестидесяти вошла в комнату. Она немного хромала и опиралась на трость с золотым набалдашником. Черное бархатное платье с белым кружевным воротником и манжетами оттеняло и подчеркивало красоту ее лица, выглядевшего необыкновенно свежим, несмотря на несколько тонких морщинок.
Бывшая фаворитка Карла IX улыбнулась молодому человеку и уселась в кресло, обтянутое гобеленом. Генриетта дернула плечиком.
— Да, у меня достаточно сил, матушка, но я не вижу никакого смысла ломать копья ради девицы, которая никем мне не приходится и, больше того, которую я вправе откровенно ненавидеть. Ведь ею и ее приданым Флоренция заплатила за то, чтобы король оставил при себе эту толстую гарпию Марию!
— Девушка тут ни при чем. Она, бедняжка, и не думала, что ее везут во Францию на погибель. А что касается вас, моя дорогая, то я удивляюсь, как ваш утонченный ум не подсказал вам, что вам предоставляется возможность проявить подлинное величие души.
— Признаюсь, что я не совсем понимаю, что вы имеет в виду, матушка.
— Сейчас объясню... Сколько времени король не дает о себе знать?
— Понятия не имею, — процедила Генриетта, бросив взгляд на Тома, который почувствовал себя лишним при этом семейном разговоре. — И какое, собственно, это имеет значение?
— Я рада, если это не имеет никакого значения. Но если вы меня послушаетесь, то возьмете ваше лучшее перо и напишете ему письмо с просьбой навестить вас...
— Я? Чтобы я его попросила! Да вы грезите, матушка!
— Для того, чтобы обсудить чрезвычайно важное дело. Попросите сдержанно и смиренно, — продолжала мадам д'Антраг, словно и не слышала возмущенного восклицания дочери.
— И что, по-вашему, я должна с ним обсуждать?
— Все, что произошло сегодняшней ночью. Разве вы поступили не благородно, приютив у себя ту, чье богатство отняло у вас последнюю надежду стать королевой? Ту, о которой говорили, будто, отдавая ее де Саррансу, наш дорогой Генрих намеревается положить ее в свою постель... вместо вас? Вы продемонстрируете королю свои качества, о которых он раньше не ведал, и это может многое изменить... Особенно, если вы дадите ему возможность увидеться с вами, не раня его самолюбия. Нужно признаться, дочь моя, что вы доставили королю много неприятных минут. Но я готова поклясться, что, увидев вас, он не устоит.
— Вы так думаете? — спросила Генриетта в раздумье. — А если
— Она в таком болезненном состоянии, что вы ничем не рискуете. Господин де Курси, — обратилась она к Тома с очаровательной улыбкой, — вы ведь служите в легкой кавалерии, и мне кажется, очень дружите с Антуаном де Саррансом?
— Так оно и есть, мадам, брат не был бы мне так близок.
— И, если я правильно поняла ваши слова, у вас в настоящее время находится хлыст, которым свадебной ночью этот странный супруг избивал несчастную девушку?
— Вы правильно меня поняли.
— Король к вам расположен, я полагаю?
— Всегда, когда случай предоставлял мне возможность увидеть Его Величество, король удостаивал меня благосклонным приемом.
— Я очень рада. И думаю, вы не откажетесь оказать нам услугу и отнести Его Величеству письмо, о котором я только что говорила. Естественно, не скрывая и вашей роли в драме сегодняшней ночи. Быть может, король пожелает нанести нам визит немедленно и в вашем обществе. Ведь вы согласитесь показать ему этот хлыст?
— Не вижу никаких неудобств в вашей просьбе, мадам... Напротив, мне кажется это наилучшим решением. Вместо того чтобы ломать голову над участью донны Лоренцы, мы просто последуем распоряжениям Его Величества.
Пожилая дама улыбнулась еще очаровательнее, а ее синие глаза — точь-в-точь такие, как у дочери, — засияли ярким светом.
— Вы все поняли! — воскликнула она. — И вы тоже, надеюсь, дочь моя?
— Я немедленно напишу письмо, — ответила та. — Если вы только согласны немного подождать, барон. Но вам сейчас принесут испанского вина, чтобы ожидание не показалось слишком долгим.
Полчаса спустя, положив письмо в карман, Тома приготовился вскочить на лошадь, но тут вдруг увидел принца де Жуанвиля, который был, как знал Тома, своим человеком в этом особняке.
Самый младший из лотарингских принцев мало отличался от остальных членов своего семейства, принадлежа к счастливым натурам, чуждым всякого притворства, которые живут, как велит им природа, не заботясь о мнении других. Быть может, потому что не в их природе о чем-либо задумываться. Простодушный, чуждый интриганства [9] , он был, сам того не подозревая, истинным эпикурейцем, любил померяться силой и получал неизъяснимое удовольствие от поединков со своими современниками как на дуэлях, так и на войне, но кровожадностью при этом не отличался. Больше всех на свете он любил короля, и его верность венценосной особе была нерушима — что было большой редкостью среди лотарингских принцев, — точно так же преданно он любил женщин. Две эти любви странным образом переплетались в его сердце, и он получал особое удовольствие, становясь любовником тех красавиц, которых Генрих удостаивал своей милости. Поэтому-то мадам де Верней случалось иной раз искать у него утешения, когда беарнец начинал брыкаться. И при этом ей не приходилось слишком уж принуждать себя — принц был молод, высок ростом, хорошо сложен, светловолос и голубоглаз, с тонкими чертами лица. Он нравился дамам не меньше своего друга Бассомпьера, тоже лотарингца и тоже любителя женщин, вместе с которым Клод де Жуанвиль приехал ко двору французского короля.
9
Однако, став герцогом де Шеврез, он лет двадцать спустя женился на женщине, которую можно было бы назвать воплощением интриганства.