Кинжал в постели
Шрифт:
– Что?
Она о чем-то точно думала, понял Боголюбов. И думала не только теперь, думала и раньше. Что-то ее смущало или даже тревожило. Хотя Мари на него произвела впечатление если не глупышки, то беззаботной девушки точно.
– Мне почему-то кажется, что Лесик взял эти денежки в долг. И взял у того, кто его отправил на тот свет, – выпалила она и уставилась на Боголюбова округлившимися от страшного прозрения глазами. – Он взял в долг и не вернул, потому что его мымра отслеживала каждую копейку. И поэтому за его голову назначили
– А убили зачем?
Эта версия ему тоже приходила в голову. И не раз. И была она второй после версии о причастности к гибели Алексея его законной супруги. В пользу последней версии говорила ревность. Может, Алика в самом деле решила попугать супруга? Решила проучить его, поставить на место. Сумму выкупа определила в сумму стоимости дома его любовницы. Чтобы понял, кто за этим стоит и что с ним могут сделать. И убивать его никто не собирался. А потом…
Потом что-то пошло не так. Тот человек, которого наняла Алика, сбежал с деньгами, убив ее мужа. Или Лесик сам догадался, кто и что, и начал требовать объяснений, угрожать разоблачением. И пришлось его устранить.
А она теперь Боголюбову голову морочит всякими небылицами.
Еще была и третья версия – самая невероятная: Мари избавилась от Лесика. Ну, надоел, начал требовать от нее вечной верности, к примеру, явился с серьезными намерениями, а она и не готова. Вот и решилась на преступление, чтобы и от надоедливого любовника избавиться и чтобы денежек поиметь. Не слишком уж она опечалена его гибелью, хотя и кудахчет о великом чувстве.
О чувстве кудахчет, а его в койку затащила без стеснения и моральных ломок.
Ну и конечно же, версию о долгах Лесика никто не отметал. Мог, мог задолжать, не рассчитав свои силы при покупке дома любовнице.
Ну, а о том, что муж Алики погиб так же, как его сын, Боголюбов даже не думал. Чушь это полная! Чушь и развод! Он убил последнего афериста подобного рода в этом городе. Последнего! После Семена таких преступлений не случалось.
Ни разу за минувшие семь лет.
– Убили-то зачем, Мари?
– Так он бы знал, кто его мучил, Сережа! – заморгала она часто-часто и покрутила пальчиком у виска. – Ты что, тупой, да?
Он пожал плечами и не стал ей объяснять, что, вернув свой долг, кредитор просто дал бы пинка этому Лесику. Убивать его смысла не было. Если, конечно, тот не последний отморозок.
– Ладно, может, и так. Только вот ты мне скажи, у кого, на твой взгляд, мог занять такую сумму твой любимый?
Он выбрался из-за стола, остановился у газовой плиты и поставил на огонь чайник. Хлеб-то хотя бы есть у этой принцессы? Он бы сейчас половинку батона точно проглотил, не пережевывая. А если с маслом и сырком, то и весь ушел бы. Чайник свистнул, закипая, минуты через четыре. Боголюбов успел и чай заварить, и батон нашел в ее хлебнице и масло с сыром в холодильнике. А Мари все молчала.
– Чего молчишь, малышка? – Он наклонился и поцеловал ее
Его допрос несколько охладил ее пыл и мог навести на подозрения. Надо вести себя нежнее и свободнее, чтобы не будить в ней подозрений.
– Я? – Она вздрогнула, посмотрела на громадную кружку с чаем в его руке и на тарелку с бутербродами. – О, я тоже, наверное, пожую.
– Отлично. – Он пододвинул к ней тарелку. – Чай налить?
– Нет. Не нужно. – Она деликатно откусила от бутерброда кусочек. Пробубнила с набитым ртом: – Я тут размышляла, всех прогоняла через память.
Так ведь и сказала: прогоняла через память! Офигеть просто! Загадка, а не женщина!
– И у меня на подозрении всего ничего: два человека, Сереж.
– Первый – его жена, а второй?
– Нет, не жена. Жена вообще без номеров, она впереди всех. Я про тех, кто мог дать Лесику в долг, а потом укокошить его за невозврат.
– И?
– Один – это очень крутой перец, я о нем ничего не знаю. Кто он, что он и так далее. Руки, болтают, у него в кровище. А вот что касается второго…
– Что?
– Второй – это какой-то человек-невидимка.
– То есть?
Он успел слопать три бутерброда и выпить почти весь чай за те краткие минуты, что она размышляла. Привык есть быстро.
– Я знаю, что зовут его Дима. Он молодой. Но круче-е-еный… – Она мечтательно закатила глаза, и губы ее тронула улыбка. – Даже Лесик им всегда восхищался. Знаешь, что он про него говорил?
– Что?
– Что Диман мастер импровизации!
– И что? – Сергей пожал плечами.
Он тоже мог импровизировать. При этом не был крученым, был порядочным. И людей не убивал за долги. Убил одного за то, что тот убил его сына, и все. Что за восхищение-то?
Наверное, он просто заревновал, одернул он себя тут же. К молодому мастеру импровизации, мастерством которого восхищался даже ее любимый Лесик.
– Лесик говорил, что Диман может придумать любую аферу, может разыграть ее как по нотам и ему за это ни фига!
– Ну, значит, в рамках законности разыгрывал свои ноты, – проворчал Боголюбов и вдруг потянул ее к себе на коленки.
– Не-ет, Серый! – Она цапнула его коготками за ухо. – Диман вор!
– Как это?
– Лесик говорил, что Диман вор, – подергала она плечиками, снова приводя в волнительное колыхание свою грудь.
– Законник, что ли?
Сергей прикусил нижнюю губу. Зря он взял ее на коленки. Разве можно оставаться серьезным и сообразительным, когда ее тело в твоих руках? Тонкий шифон почти ничего не скрывал. Глубокий вырез, нижнего белья нет. Зачем он посадил ее себе на коленки, идиот?! Придется снова тащить Мари в спальню. Придется снова задерживаться. А у него новый фигурант – как менты любят выражаться – появился.
Диман? Что за Диман? Почему о нем ничего неизвестно Алике? Она же вроде всех и малознакомых своего мужа вычислила. Всех проверила. Что за Диман-то?