Кио ку мицу !
Шрифт:
Журналист-летописец записал:
"Это был такой солнечный восход, которого еще не видел мир; огромное зеленое суперсолнце, за какую-то долю секунды поднявшееся на высоту более трех километров и продолжавшее подниматься еще выше, пока оно не коснулось облаков, с поразительной яркостью осветило вокруг себя землю и небо. Через несколько секунд раздался оглушительный грохот взрыва.
Пылающий огненный шар все увеличивался в размере, достиг полутора километров в диаметре и все еще продолжал шириться".
Кто-то воскликнул в панике: "Бог мой,
В небе на высоте двенадцати километров расплывался гриб атомного взрыва...
Несколько танков, выложенных внутри толстыми свинцовыми плитами, чтобы предохранить экипажи от радиации, помчались к месту взрыва. Им предстояло пройти шестнадцать километров по каменистой пустыне, снова погрузившейся во мрак ночи.
В радиусе полутора километров от вышки, на которой укрепили бомбу, лежала мертвая, выжженная земля. Песок спекся в стекловидную зеленую корку. Тридцатиметровая железная башня испарилась...
Итальянец Ферми подошел к Гровсу.
– Теперь-то война кончится!
– воскликнул он.
– Да, но только после того, как мы сбросим еще две бомбы на Японию, - жестко ответил Гровс.
Роберт Оппенгеймер, скрестив на груди руки, молчаливо глядел на результаты своего труда. Журналист Лоуренс спросил его:
– Роберт, что вы чувствовали во время взрыва?
Оппенгеймер печально посмотрел на него и ответил фразой из священной книги индусов, называемой Бхагавад Гит:
– Я становлюсь Смертью, Потрясателем миров...
Но смертью становился не Оппенгеймер, а генерал Гровс. Ему поручили утвердить объекты для бомбардировки в Японии, потому что даже объединенная группа начальников штабов еще не знала о смертоносном оружии. Подрядчик-строитель начинал руководить атомной стратегией. Он остановился на четырех целях - японских городах Кокура, Хиросима, Киото и Ниигата.
Военный министр Стимсон возразил по поводу Киото - ведь это центр древней японской культуры, вместилище исторических ценностей... Когда Стимсон был генерал-губернатором Филиппин, он посетил этот город, и Киото поразил его своими храмами, памятниками древней культуры...
– Построят заново, - возразил подрядчик Гровс.
– Киото стоит на открытом месте, занимает большую площадь, и это поможет нам лучше определить разрушительную силу бомбы!..
Авиационный полк тяжелых бомбардировщиков давно уже перебазировали на остров Тиниан, заброшенный в просторах Тихого океана, откуда "летающие крепости" должны были взять курс на Японию.
Бомбы отправили на быстроходном крейсере "Индианаполис", а недостающий урановый заряд дослали следом на самолете.
Крейсер "Индианаполис", доставив секретный груз на остров Тиниан, повернул обратно и был торпедирован японской подводной лодкой. Погибла вся команда - больше тысячи человек. Две атомные бомбы - "Малыш" и "Толстяк", изготовленные в проклятом индейскими племенами Лос-Аламосе, уже несли людям гибель.
Атомная смерть нависла над японскими островами...
ФИНАЛ
Эшелоны
Воинские эшелоны тесно стояли на полустанках. Узловые станции были забиты поездами, вобравшими в себя батальоны, полки, дивизии, целые армии с их громоздким хозяйством. Эти составы пропускали в первую очередь. Получив "зеленую улицу", они шли один за другим на пассажирской скорости.
В теплушках, распахнутых настежь, открытых солнцу и теплому ветру, шли неторопливые солдатские разговоры, питаемые слухами самыми разными. Конечно, больше говорили о том, куда и зачем их везут. Не иначе - в Сибирь, может, на Дальний Восток. Там разгрузят, подержат, пока разъедутся старшие возрасты, потом демобилизуют и остальных. Если сразу распустить армию, получится столпотворение - ведь вся Россия была под ружьем, когда воевали с Гитлером. На душе было радостно - вон какого врага свалили! Теперь по домам... Но солдатам пришлось еще воевать...
Полевой госпиталь, в котором работала Ирина Микулина, тоже перебрасывали на Дальний Восток. Куда - неизвестно. Ирина заведовала эпидемиологическим отделением, но только формально - за всю войну в их армии почти не было заболеваний по ее специальности. Поэтому с началом каждого наступления "эпидемичку" превращали в обычное хирургическое отделение. Войну Ирина провела на Северо-Западном фронте, сначала под Парфином на фанерном заводе, потом на Валдайских высотах, в Риге, под конец стояли в Рыбинске. Здесь и застал их приказ подготовиться к эвакуации госпиталя. Куда, зачем - не знали. Только указывалось: к такому-то сроку своим ходом прибыть на такую-то станцию. Времени дали неделю, и Ирина упросила начальника госпиталя отпустить ее ненадолго в Москву.
Дома Ирина не была четыре года, мать, единственный человек, с которым она переписывалась, писала не часто. Остальных растеряла. В середине войны мелькнул где-то Юрий Ерохин и снова исчез. Мать писала: заходил Юрашка, расспрашивал, взял адрес. Но от Ерохина ничего не получила. Может быть, затерялось письмо. А может, его уже нет - война! Может быть, и Вадима давно нет в живых... Ирина самой себе не могла бы признаться, что ради него и поехала она в Москву.
Остановилась Ирина на Оружейном переулке, у сестры покойного отчима. Полночи проговорили, а утром пошла в город, сказала - по разным делам.
Пешком прошла к центру. Миновала один автомат, другой, все не решаясь снять трубку. Она на память заучила телефон Вадима, хранившийся давным-давно в записной книжке.
Рядом с "Метрополем" телефонная будка была свободна. Ирина прикрыла за собой стеклянную дверь и, чтобы не передумать, быстро набрала номер.
– Слушаю!
– услышала она мужской голос.
– Можно попросить кого-нибудь из Губановых?
– Ирина!! Ты?!..
– Это был почти крик, радостный и удивленный.