Киплинг
Шрифт:
Парадокс, но «барда империализма» приняла и оценила не только юная поросль советской литературы, но и высшие, неукоснительные авторитеты — Горький и Луначарский, признававшие за «единым в своем роде» талант большой и своеобразный. А впрочем, такой ли уж это парадокс? Ведь, если вдуматься, между идеологией Советов и философией Киплинга было, по существу, немало общего. Разве не призывал Киплинг к забвению своего дела ради общего? Разве не славил героику жертвенности, пусть и несколько иначе, чем Николай Островский? Разве не ратовал, пусть и на свой лад, за «коллективное сознание»? Не потому ли Киплинг был столь близок и понятен homo sovieticus 20—30-х годов?
Как бы то ни было, вернувшемуся в тридцатые годы из эмиграции
18
Киплинг Р. Восток есть Восток. С. 6.
В горячем порыве новоявленного советского патриотизма вернувшийся в СССР Мирский конечно же погорячился, утверждая, что английский «лояльный обыватель» не читает «других современных поэтов». Но то, что поэт (да и прозаик) Киплинг чрезвычайно, как никакой другой автор, импонировал британскому «лояльному обывателю» и не оставил после себя в Англии литературного наследника — факты безусловные. А в далекой, неведомой России, в которой он никогда не бывал и к революции в которой отзывался, по понятным причинам, без особого энтузиазма, — оставил. Школу Киплинга в той или иной мере прошли и И. Бабель, и Э. Багрицкий, и А. Грин, и Н. Тихонов, и Ю. Олеша, и уже упоминавшийся К. Симонов.
Прав Мирский и относительно киплинговских переводов. По-русски стихи Киплинга становятся известны — хотя первые переводы далеко не всегда адекватны — еще с середины 90-х годов позапрошлого века, как раз когда Киплинг, находясь в зените славы и в расстроенных чувствах, возвращался после суда в Брэттлборо в Англию.
«Книги джунглей» и «Ким» появляются в русских переводах по тем временам также довольно быстро, во всяком случае быстрее, чем на других европейских языках. «Первая книга джунглей» — в 1905 году, «Вторая книга джунглей» и «Ким» тремя годами позже, то есть меньше чем через десять лет после выхода в свет оригинала.
Брались переводить Киплинга известные русские и советские писатели и переводчики: К. Чуковский («Сказки просто так»), К. Симонов, Е. Полонская («Баллада о Востоке и Западе», «Мандалей»), И. Грингольц («Денни Дивер», «Томми», «Фуззи-Вуззи», «Марш „Хищных птиц“»). Одна из первых переводчиц Киплинга Ада Оношкович-Яцына еще в начале двадцатых годов создала весьма удачные русские версии «Томлинсона», «Пыли», «Мэри Глостер», «Потерянного легиона». Удачные переводы поэзии и прозы Киплинга и на счету наших современников В. Хин-киса («Свет погас»), В. Топорова, М. Яснова, Е. Витковского, Г. Кружкова.
Однако подлинными шедеврами стали конечно же переводы киплинговского «If» М. Лозинского и С. Маршака. Строки «Заповеди» (Лозинский изменил название оригинала) «Владей собой среди толпы смятенной» уже не воспринимаются как перевод — не это ли высшая похвала переводчику! Для многих поколений любителей поэзии в нашей стране «Заповедь» — такая же русская поэзия, как «Не сравнивай: живущий не сравним», как «В глубокий час души и ночи, не числящийся на часах», как «…с порога на деву, как гостья, смотрела звезда Рождества». Много ли наберется в мировой поэзии таких органично вошедших в чужой язык, поистине «космополитичных» стихов? Между прочим, расходятся английские
Сегодняшний русский Киплинг — писатель по преимуществу детский, но по-прежнему необычайно, как сказали бы теперь, «востребованный». По-прежнему нарасхват и «Маугли», и «Сказки просто так», и «Пак с Пукова холма». Впрочем, мы вновь забегаем вперед: «Сказки просто так» в 1896 году, по возвращении Киплинга в Англию, еще только рассказывались дочерям, да и то не все, и еще не записывались — во всяком случае целиком…
Глава девятая «МЫ НАЗЫВАЕМ ДОМОМ АНГЛИЮ, ГДЕ НЕ ЖИВЕМ»
«Мы называем домом Англию, где не живем…» Так написал однажды Киплинг, а в разговоре с американским театральным критиком Брандером Мэттьюзом однажды — это было еще в 1891 году — обмолвился: «Я не англичанин; я — житель колоний». Действительно, до 1902 года Киплинг жил в Англии лишь наездами, останавливался то в съемных домах, то в отелях, то у родителей или друзей и «дома своих мечтаний» не имел. С августа 1896 года до осени 1899-го, с первого возвращения из Америки до второго, у Киплинга было в Англии два дома. Два — и ни одного. Ни тот ни другой ему не нравился. В первом он прожил совсем недолго, во втором целых пять лет, однако полноценным домом он для него так и не стал. И в том, и в другом, тем не менее, были написаны такие известные и широко цитируемые стихи, как «Бремя белого человека» и «Последнее песнопение», рассказы, сказки. Собственного жилища писатель за это время так и не приобрел, однако Англия за эти четыре бездомных года, из которых год он отсутствовал, стала для него, наконец, домом.
Дом в деревушке Мейденком близ Торки снят был неудачно. Стоял он на скале, в двухстах ярдах над морем и так и назывался «Дом на скале» (Rock House). В дождь и шторм (штормило в осенние месяцы едва ли не каждый день) Киплинги чувствовали себя неуютно, неприкаянно, ощущение было такое, будто живут они на маяке. Дети, особенно старшая Джозефин, просились домой, в «Наулаху», где из окна вместо бурного, свинцового моря и сетки непрекращающегося дождя за лугом и сосновым лесом поблескивала река Коннектикут, а за ней высился голубой купол Монаднока, воспетого Эмерсоном, чья фотография украшала письменный стол в кабинете Киплинга. Кэрри и дети с радостью уехали бы обратно в Америку, но Киплинг был непреклонен. Верно, в Вермонте, этом киплинговском Болдине, ему жилось и писалось как никогда раньше, и такого плодотворного периода у него уже не будет, но после всего, что произошло, «американская тема» оказалась закрыта, на нее был наложен запрет. Даже письма, когда они приходили из Америки, Киплинг читает теперь только в том случае, если они от доктора Конланда, Мэри Кэбот или Нортонов.
В «Доме на скале» ему не пишется, но день, тем не менее, заполнен до отказа. Киплинг не слезает с велосипеда, ездит за несколько миль на старый музейный фрегат «Британия», где общается с курсантами. Вместе с «патером» (так, на латинский манер, Киплинг называет отца) составляет для американского издательства «Скрибнерс» первое свое собрание сочинений; Джон Локвуд взялся его иллюстрировать. Вместе с Амбо Пойнтером и его младшим братом, школьником Хью, охотится на кроликов. И, как всегда, принимает гостей — родителей, Кромвелла Прайса и ненадолго приехавшего из Америки Фрэнка Даблдея. Объединившись с Сэмом Макклуром, Даблдей намеревается открыть издательство, где отныне будут печататься все произведения Киплинга, прозаические и поэтические — эту идею он и приехал обговорить в «Доме на скале».