Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.10
Шрифт:
– Не стесняйся, – сказала женщина. – Посмотри получше. Может, кого и узнаешь.
Но Верке не хотелось смотреть на тело в паутине.
До вчерашнего дня она вообще никогда мертвецов не видала. Повезло ей. Даже дома никто не умирал.
А тут – будто целую жизнь прожила.
– Будем разматывать? – деловито спросил детеныш.
– Еще бы – в обмотке килограммов двадцать, не дотащить.
– Ну и не везет же нам, – грустно произнес детеныш. – Почему бы им
– Потому что в жизни всегда случается самое плохое, – сказала женщина. – И ты это отлично знаешь.
– Мне рано об этом знать, я еще маленькая.
Верка снова заметила, что и сам детеныш, и женщина не всегда уверены, мальчик он или девочка. Очень странно.
– Давай, матка, режь, – сказал детеныш. – У тебя руки длиннее.
– А ты за Веркой присматривай, – заметила женщина. – А то сейчас помрет со страха.
С чего это о ней стали беспокоиться?
Женщина поддела ножницами кокон в том месте, где должна была быть голова, и надрезала его. Это ей далось нелегко. Видно, веревки ссохлись.
– Ну давай же, – торопил ее детеныш. – Они в любой момент могут сюда заявиться.
– Я думаю, – сказала женщина, – что они никогда бы не послали девчонку одну в это логово. Они слишком хорошо воспитаны для этого. А раз так, то они не знают, что эта дурочка сюда заявилась. Она, похоже, нас увидела и полезла. Ты нас увидела и полезла?
Но Верка не ответила. Как зачарованная, она смотрела на ножницы.
Оболочка кокона медленно раскрывалась. Внутри была женщина.
Она лежала с закрытыми глазами, мертвенно-бледная, не дышала, но казалась живой.
Под веревочным коконом ее покрывала почти прозрачная оболочка из тонких паутинок, отчего черты женщины расплывались и были нечеткими. Но женщина была странно знакома Верке...
Она где-то видела ее фотографию.
Почему фотографию?
Потому что женщина была черно-белой.
– Не узнаешь? – спросил детеныш. И засмеялся.
А Верка закричала:
– Ма-а-ама! Мамочка! Что они с тобой сделали?
Она кинулась к столу, где лежала ее мама, завернутая в белый кокон и пленку.
– Убью! – кричала она детенышу, который цепко повис на ней. – Убью! – кричала она матке, отбиваясь от детеныша.
Но они держали ее крепко, а потом женщина ловко заломила ей руку за спину, и любое движение вызывало такую боль, что Верке пришлось замереть, согнувшись в три погибели.
Она смогла только вывернуть голову, чтобы видеть мамино лицо.
Детеныш связал Верке руки за спиной, и они быстро подвесили ее за связанные кисти рук к той самой веревке, что свисала с потолка и на которой недавно держалось
– Быстрее! – приказала женщина. – Мы слишком много с ней времени потеряли.
– Сами виноваты, – ответил детеныш. – Надо было сразу прирезать. Нет девчонки – нет проблемы.
Но Верка почти не слышала этих слов и не испугалась.
Она даже не подумала, что так не бывает: прошло пять лет, как пропала мама, и вот она лежит, бледная, неподвижная, но выглядит как живая.
– Почему мама здесь?
Висеть было больно, руки вытянулись вверх, а голова опустилась к полу.
– Потому что твоя мама скоро родит тебе братика, – ответила женщина. – Ты хочешь братика?
Разговаривая с Веркой, она старательно срезала с мамы кокон.
Странная вещь – Верка сразу узнала платье, в котором мама уехала из дома. Ведь сколько лет прошло, и ни разу она не вспомнила про платье. Это милиционеры все спрашивали, в каком платье была Марина Осиповна в момент ухода из дома. И бабушка вспоминала, и отец, но так и не вспомнили – ну кто запоминает такие вещи?
А теперь Верка вспомнила. Ведь если бы даже она мамино лицо не узнала, то платье обязательно вспомнила бы – мама его любила, оно уже старое было, его она только на даче и носила. Синее, в мелкий розовый цветочек, как будто лепестками осыпано.
Верка перестала кричать. Она смотрела, как женщина распарывает кокон.
Вот показались мамины ноги. На правой ноге тапочек.
Кокон раскрылся, как разрезанная вдоль кожура банана.
– Мама живая? – хрипло спросила Верка.
Голоса у нее почти не осталось, горло перехватило.
– Это с какой точки зрения смотреть, – откликнулся детеныш. – Для нас она – завтрак в постели, а для кого-то мать родная. Но зря не надейся. Рот не разевай. Пропала твоя мать без вести, туда ей и дорога. Впрочем, и тебе скоро туда же. Потерпи, консерва!
Он был маленький, суетливый, рожица красная, волосы завитые и будто крашенные рыжей краской. И губы накрашены. Но почему-то говорил он нормальным голосом взрослой женщины.
Верка замолчала. И от ужаса, и потому, что просто не смогла удержать крика боли.
Ведь когда плачешь, любая боль немного уменьшается. Недаром все дети плачут, когда разбивают коленки.
И время идет быстрее...
– Сейчас, сейчас, – произнесла женщина, подходя к Верке. Ее черные большие глаза увеличились настолько, что заняли половину лица – как у стрекозы. – Сейчас мы осчастливим тебя, недостойная человеческая самка. Ты станешь матерью властелина мира. Ты поймешь свое счастье...