Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.3
Шрифт:
И вдруг Андрюша понял, что он – это не он, не Андрей Семенов, студент из Свердловска, а секунд-майор Иван Полуехтов, изгнанник и отшельник. Осенний ветер дует над этим холмом, майор думает о том, что то ли когда-то этот железный холм упал с неба, подобно огненным камням, и принес на землю тайну и живительную силу со звезд, то ли вылез из земли, а эта живая вода – само естество нашего подлунного мира… Тоска и одиночество владели им – тешила лишь надежда, что придет Лена, придет и останется здесь на неделю, скажет в деревне, что поехала к родным в Пензу. Обещала любезная пожить с ним,
Майор сунул руку в карман камзола, вытащил серебряный рубль – нужны ли кому эти деньги, оставшиеся от царской казны? Ясное дело, никто не поверит, что он все истратил на работу, не крал, не обманывал, не утаивал. Не докажешь… Секунд-майор поглядел на рубль с профилем императрицы, кинул вдаль, в траву, а сверху спустился камнем верный Гриша, подхватил монету и унес. Может, подняться сейчас, вернуться в Петербург, там жизнь, там балы и маневры, разговоры о политике и дворцы на набережных? Но нужно ли тебе это, Иван Полуехтов, ты же сидишь, годы проходят в забвении и ничтожестве, ждешь одного – как послышатся шаги у порога твоего домика. Придет твоя Елена, уже немолодая, растолстела, руки огрубели от работы, одна свой позор несет – мужиков нету, а она от кого – от духа святого третье дитя в люльке качает? А верна, через лес по дыре черной ходит и ходит к своему Ванечке, а Ванечка хоть и не хворый – как тут захвораешь, если вода живая, только от тоски пропадешь, – но стареет Ванечка, сварливый стал.
Елена говорила: «Убежим, уйдем на юг, на Волгу, на Кубань». Но не тянет уже к людям, да и не может бывший секунд-майор заниматься разбойничьим делом или крестьянским трудом. Лучше останется он до смерти, как часовой на посту, у живой воды.
Порой станет совсем невмоготу, выходит тогда секунд-майор к людям в парадном мундире, при шпаге, идет лесом, близко к домам не подходит, но на дымы глядит, на ребятишек играющих – на своих в особенности. Ребята крепкие – еще бы, вода живая в речке подмешана, немного, а для здоровья хватает.
Иногда в лесу кого встретит… И люди уж знают, но считают его за неживой призрак, опасаются, бегут. Иногда встречает знакомого медведя, его еще в бытность в деревне учил из пушки стрелять. Медведь все ходит к пушке и, видно, медвежат научил.
«Помру я, – подумал спокойно майор, – куда денешься? Помру. Пускай Елена здесь меня похоронит, отсюда вид хороший, далеко на горы смотришь, на холодные вершины, на облака бегущие, на птиц перелетных. Птицы опускаются у родника, раны лечат. И пройдет много лет, и попадет сюда какая душа, увидит мой крест и поймет мою печаль, и поймет, что эти годы жил я одной любовью, и без нее давно бы помер без следа и без могилы…»
Крест стоял на зеленом косогоре, покосившийся крест, одинокий, как тот майор. Впрочем, давший начало целой деревне – и Кольке, и Глафире, и Ангелине…
Надо идти обратно. Фельдшера оставлять нельзя, напакостит чего-нибудь, будет деньги искать, ротонду разрушит.
33
«Может быть, – думал Андрюша, подгоняя сквозь черную пещеру присмиревшего Эдуарда, – назовут санаторий или заповедник именем майора Полуехтова. Да
– Украли, – повторял он и вздыхал. – Мошенники, грабители. Я же хотел для народа.
Когда они вышли из расщелины и впереди показалась трясина, Эдуард заволновался и сказал:
– Надо оказать помощь Василию. Мы гуманисты или нет?
– Гуманисты, – сказал Андрюша. – Сейчас принесете палку и вытащите.
Но палка не понадобилась. Они увидели, что Василий все так же стоит по горло в трясине, а на бережку сидит на корточках дед Артем с бумагой на коленях, рядом длинный шест. И пока они шли вокруг топи, Василий монотонно перечислял свои и Эдуардовы грехи, а дед в паузах приободрял его:
– Давай, давай, преступная твоя физиономия, все выкладывай, а то не видать тебе берега! – И Василий продолжал исповедь.
Он увидел Эдуарда, только когда они подошли к деду.
– Вот он! – забулькал Василий. – Он мной руководил. А я по глупости слушался. Где клад? Где деньги?
– Это легенда, только легенда, – сказал Эдуард. – И я спешил сообщить тебе об этом. И помочь выбраться из болота. Прости, что не смог сделать этого раньше – помогал Ангелине.
– Ну и подлец ты, Эдик, – сказал дед Артем.
– Это что у тебя? – спросил Василий, показывая глазами на крышку сундучка. – Клад?
– Сувенир, – быстро сказал фельдшер. Он был почти гол и прикрывал живот этой крышкой. – На память об историческом прошлом нашего края. Артемий Никандрыч, не верьте ни единому слову этого мерзавца и подонка. Он хочет меня оклеветать…
– Ничего, – сказал дед Артем, – разберемся.
Василия вытащили с трудом, пять потов сошло, пока трясина отпустила его. Эдуард бегал вокруг и давал советы, когда же Василий вышел на берег и бросился в неудержимом гневе на своего учителя, тот так припустил по дороге, что догнали его только в лесу.
А еще шагов через сто увидели и Ангелину. Она уморилась, и Андрюша взял у нее бидон.
34
Вертолет стоял сразу за околицей, шагах в ста от дома. Рядом пустые носилки. Вертолет медленно крутил лопастями.
– Улетят! – закричала Ангелина, бросаясь к нему. – Скорей, Андрюша!
Они побежали по улице.
– Эй! – крикнул Андрюша, увидя в кабине пилота. – Остановитесь! Мы живую воду принесли!
Ангелина приподняла бидон, чтобы пилот увидел.
Тот понял не сразу, потом выключил мотор, и лопасти отвисли, замедляя кружение.
– Чего? – спросил пилот. – Чего принесли?
– Живую воду, – сказала Ангелина.
– Прости! – сказал пилот. – Намек понял. За рулем не пью.
– Мы не вам, – сказал Андрюша, – мы больному.
– Так и несите ему.
– Так он не на борту?
– Нету его.
Ангелина чуть не выронила живую воду. Из бидона плеснуло, и в том месте начала бурно расти трава, зацвели большие синие колокольчики, и пилот уставился в полном изумлении на это зрелище.