Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.3
Шрифт:
7
Ржевский кончил говорить.
Они смотрели на него. Шестнадцать человек, которые имеют право сказать «да». Или отказать в деньгах. Или отложить исследования. Остапенко убежден, что все обойдется. Из окна кабинета отличный вид. Москва-река, трамплин на Ленинских горах, дальше — стадион. Вечернее солнце золотит лысины и серебристый пух над ушами. Чего же они молчат?
Остапенко
— Вопросы? — сказал он.
— А как дела у наших коллег? — спросил крепкий широкий мужчина в цветном галстуке. Он буквально убивал себя этим галстуком — остальное пропадало в тени. — Что делают в Штатах?
Ржевский вновь поднялся. Этот вопрос полезен.
— Мы полагаем, — сказал он, — что японцы уже близки к успеху. С американцами сложнее. В прошлом году была публикация — с собаками им удалось.
— Джексон? — спросил Семанский с далекого конца стола.
— Джексон и Хеджес, — ответил Ржевский. — Потом замолчали.
— Ясно, — сказал мужчина в ярком галстуке. Почему-то Ржевский никогда раньше его не видел. — Значит, на пороге?
— Сегодня трудно допустить, чтобы целое направление в биологии было монополией одной страны. Мы все едем по параллельным рельсам.
— Голубчик, — раздался голос сбоку. Ржевский обернулся и не сразу разглядел говорившего — солнце било в глаза. Голос был скрипучим, древним,
— значит, вы предлагаете заменить собой Господа Бога?
Ага, это Человеков, бывший директор ИГК. Великий консультант и знаменитый тамада на докторских банкетах.
— Если нам выделят средства, то мы постараемся выступить коллективным богом.
Не этих вопросов Ржевский опасался.
— Удивительно, — сказал Человеков. — И во сколько нам обойдется ваш гомункулус?
— Ржевский знакомил нас с цифрами, — сказал Остапенко. — Хотя, разумеется, он в них не уложится.
— Вы думаете, что Пентагон засекретил? — спросил человек в ярком галстуке.
— Я ничего не думаю, — сказал Ржевский. — Хотя убежден, что делать людей дешевле ортодоксальным путем.
Кто-то засмеялся.
— Перспективы соблазнительны, — сказал секретарь отделения. — Именно перспективы. Когда-нибудь мы научимся делать это в массовом порядке.
— Не думаю, что в ближайшем будущем, — сказал Ржевский.
— Первая атомная бомба тоже дорого стоила, — сказал Сидоров. Сидоров был против методики Ржевского. Его фирма работала над близкими проблемами, но, насколько Сергей знал, они зашли в тупик. — Меня смущает другое — неоправданный риск. Кто-то здесь произнес слово «гомункулус». И хоть литературные аналогии могут показаться поверхностными, я бы сказал больше
— чудовище Франкенштейна. Где гарантия, что вы не создадите дебила? Монстра?
—
— Я вас не перебивал, Сергей Андреевич. Между опытами над животными и экспериментами над человеком лежит пропасть, и каждый из нас об этом отлично знает.
— Что предлагаете? — спросил Остапенко.
— Создать комиссию авторитетную, которая ознакомится с результатами работы института…
— Я в январе возглавлял уже такую комиссию, — сказал Семанский.
— Тогда вопрос об опыте над человеком не ставился.
— Ставился. Это было конечной целью.
— Считайте меня скептиком.
— А если американцы вправду сделают? — спросил человек в ярком галстуке.
— Ну и Бог с ними! — взвился Сидоров. — Вы боитесь, что там тоже есть… недальновидные люди, которые захотят выкинуть несколько миллионов долларов на жалкое подобие человека?
Началось, подумал Ржевский.
— Я понял, — вмешался Айрапетян, отчеканивая слова, словно заворачивая каждое в хрустящую бумажку, — профессора Ржевского иначе. Мне показалось, что наиболее интересный аспект его работы — в ином.
Остапенко кивнул. Ржевский подумал, что они с Айрапетяном обсуждали все это раньше.
— Клонирование — давно не секрет, — сказал Айрапетян. — Опыты проводились и проводятся.
— Но вырастить в колбе взрослого человека, сразу… — сказал Человеков.
— И это не новость, — сказал Сидоров.
— Не новость, — согласился Айрапетян. — Удавалось. С одним минусом. Особь, выращенная ин витро, была «маугли».
Остапенко снова кивнул.
— Маугли? — Человек в ярком галстуке нахмурился.
— В истории человечества, — начал Айрапетян размеренно, как учитель, — бывали случаи, когда детей подбирали и выращивали звери. Если ребенка находили, то он уже не возвращался в люди. Он оставался неполноценным. Мы
— общественные животные. Взрослая особь, выращенная ин витро, — младенец. Мозг его пуст. И учить его поздно.
— Вот именно, — сказал Сидоров. — И нет доказательств…
— Простите, — сказал Айрапетян. — Я закончу. Достижение Сергея Андреевича и его сотрудников в том, что они могут передать клону память генетического отца. Поэтому мы здесь и собрались.
Они же все это слышали, подумал Ржевский. Но существуют какие-то шторки в мозгу. Сито, которое пропустило самое главное.
— Подтвердите, Сергей Андреевич, — попросил Айрапетян.
Ржевский поднялся. Река казалась золотой. По ней полз розовый речной трамвайчик.
— На опытах с животными мы убедились, — сказал Ржевский, — что новая особь наследует не только физические характеристики донора, но и его память, его жизненный опыт.