Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Булычев Кир

Я отодвинул занавес, и сразу стало светлее, потому что там была матовая дверь в мир войны.

Граф не сказал мне, как ее открыть, но, ощупав ее, я догадался, что никаких приспособлений не требуется – надо лишь сильно надавить в центре, и дверь со щелканьем, какое издает, лопаясь, очень большой мыльный пузырь, перестала существовать – пленки больше не было. Только внутренний мир.

Он отличался запахом – вернее, смесью запахов жизни и смерти.

Здесь же, на стадионе, запахов не существовало.

Я не решился заходить за дверь – только осматривался. Граф Шейн, который таился за грудой камней, поднялся, увидев меня.

Он глупо улыбался, как человек, спасенный царским декретом от казни в тот момент, когда ему уже накинули петлю на шею.

Но полковник был не один.

Рядом с ним лежал, неудобно и коряво, как лежат люди, которым больно, человек, почти обнаженный, кое-как замотанный бинтами, промокшими от крови. Он показался мне знакомым, но уверенности в том не было – на раненом была посеребренная маска.

– Тебя только за смертью посылать, – проворчал Шейн. Его белое лицо, оттененное короткими темными волосами, казалось покрытым масляными белилами.

– Я здесь в первый раз, – сказал я. – Задержался, простите.

– Помоги затащить тело, – сказал Шейн.

– Кто это?

– Да помоги ты! Неужели не понимаешь, что в любой момент нас могут засечь? Если уже не засекли. Они же всегда наблюдают за дверью.

Я подхватил раненого под мышки, разведчик – за ноги. Он застонал. Мы проволокли его сквозь шкаф в комнату. Шейн сам проверил, что пленка снова затянула дверь, – из зоны боев никто больше сюда не проберется.

Шейн снял с раненого маску. Это был Коршун.

– Почему вы его притащили сюда? – спросил я.

– Считай, что мне не хотелось, чтобы последний ветеран погиб там бесславно.

Полковник говорил неправду. Раньше я не замечал в нем склонности к филантропии.

Он устал и уселся на пол возле Коршуна, который был без сознания.

– Садитесь на стул, – сказал я.

– Отвык. Мне так хорошо. Сейчас отдышусь... А знаешь, я уже решил, что ты заблудился или тебя поймали. Тогда ты расскажешь, кто твои сообщники.

– У меня нет сообщников.

– Это хорошо рассказывать здесь, в веселой компании. А там мы умеем выжимать показания.

– У вас здесь есть друзья? – спросил я.

Он не ответил, а сам спросил:

– Ты кого-нибудь встретил?

Видно, он почувствовал мои колебания.

– Меня бояться не следует, – сказал он. – Я доказал, что не предам.

– Может, у вас не было еще возможности?

– Возможность предать всегда найдется. – Он улыбнулся.

– Коршуну нужна настоящая медицинская помощь, – сказал я.

– Наверное. Но не бойся, он живучий. Мы все, ветераны, живучие. Мы вырабатывали эту живучесть месяцами боев. В основном погибают новички. А если ты пробыл

на фронте два-три месяца, у тебя увеличиваются шансы прожить долго. До целенаправленной пули. Так кого ты здесь видел?

– Я разговаривал с Александрой, – сказал я. – И она, насколько понимаю, не стала доносить на меня.

Шейн не удивился имени. Оно было ему знакомо.

– А зачем ей тебя предавать? И кому?

– А с кем она здесь?

– С вождями ветеранского движения, – почти серьезно сказал разведчик. – Они сюда прибыли, чтобы присутствовать при войне. И нажиться на ней.

– Но Александра? Из-за Порейки?

– Считай, что так, – сказал полковник. Он лгал. Второй раз.

– А что делать дальше?

– Дальше я бы попросил тебя... – Он тяжело поднялся, держась рукой за стену. – Здесь воздух плохой, – пояснил он. – Изгоняет из тебя жизнь за полгода... О чем я? Да, я хотел бы попросить тебя побыть немного с Коршуном. Ему может стать хуже... Мало ли что? Мне не хочется, чтобы Коршун погиб здесь.

– А вы?

– Мне надо посмотреть, где люди, с кем я могу увидеться. Это в наших общих интересах.

Мне не хотелось оставаться здесь. Как в ловушке. Кто войдет – может взять меня голыми руками. Но и кричать вслед разведчику: «Я с вами! Не покидайте меня!» – я не мог.

Я стоял посреди комнаты. Коршун лежал у моих ног, скрытый столами от случайного взгляда от двери.

Мне было слышно, как шаги Шейна быстро удаляются по коридору.

Я попал в глупое положение. Вместо того чтобы разведывать, вынюхивать, узнавать, я стал игрушкой в руках человека, целей которого не понимал.

Чтобы не тратить времени даром, я решил заняться Коршуном.

Раненный и измученный, он еще более стал походить на хищную птицу, лицо потемнело, осунулось – нос, чуть загнутый вниз, смотрелся клювом.

Я вынул из шкафа шляпу и подложил под голову Коршуна. Больше ничего, заменяющего подушку, в комнате не оказалось.

Коршун был обнажен по пояс, вместо бинтов врачи использовали не очень чистые тряпки, но и в этом я вряд ли мог бы помочь своему командиру роты. Чище тряпок у меня не было. Так что мне ничего не оставалось, как поправить повязки, одну из них перемотать снова.

Тут Коршуну стало больно, он открыл глаза, узнал меня.

– Меня Гришка сюда приволок? – тихо спросил он.

– Я не знаю. Это разведчик. Граф Шейн.

– Гришка, – сказал Коршун. – Я его откуда-то знаю. Давно. Но все время ускользает. Откуда у меня с памятью неразбериха? Две памяти, две жизни. Тебе скучно?

– Мне не скучно. А почему Гришка?

– Когда-то и где-то он был Гришкой. Ты не понимаешь?

– Кажется, понимаю.

– Жалко, что меня не убили. Ты видел, что ублюдки с Надин сделали?