Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Я знаю, – сказал Егор. – Макаренко написал книгу о беспризорниках.
– Вот именно, в мои годы он был очень популярен. Руководил колонией имени Дзержинского. Чекисты всегда любили детей. Папу с мамой убьют, а детей начинают любить. А может, детей уже нет. Вы же знаете, насколько на дальних постах трудная и рискованная жизнь. Бандитизм, призраки, насекомые, черви... – Доктор закручинился.
– Леонид Моисеевич, – взмолился Егор. – Ну скажете вы наконец, к кому нам пойти? Кто знает правду?
Вдруг
– Здесь и стены имеют уши, – сообщил он, вернувшись. И продолжал шепотом: – Я очень надеюсь на то, что вы уже достаточно взрослые и не будете болтать о том, что я скажу.
Егор и Люська затаили дыхание. Только бы не спугнуть его.
– Путь в обыкновенный мир есть, – продолжал доктор. – Я в этом уверен. Вы видели продукты, которые попадают сюда от... от вас?
– Бананы, – сказал Егор.
– И бананы тоже, – вздохнул маленький доктор. – А для этого, чтобы они угодили на стол к императору, кто-то должен протянуть руку в ваш мир и даже что-то держать в этой руке. Я полагаю, что ведает этой секретной операцией мой старый друг Вилли Кюхельбекер.
– Что же он – знает и молчит? – спросила Люська. – А другие должны воду пить?
– Сила вождей заключается в том, – сказал Леонид Моисеевич, – что они знают нечто неведомое простому народу. Если бы дырка, ворота, соединительный туннель существовали, многие бы кинулись туда. С самыми плачевными результатами.
– Он вернется, – объяснила Люська Егору, показав на доктора, – а у него все уже от старости померли.
– К сожалению, вы правы, – сказал доктор. – По крайней мере, моей дочке сейчас больше лет, чем мне. Я часто считаю, вот на Земле год прошел, вот еще год. А мне все так же – шестьдесят четыре.
– А как вы считаете годы? – спросила Люська.
– По Новым годам, – ответил Леонид Моисеевич. – В Новый год всегда какие-нибудь новенькие появляются. Вот и сейчас – вы появились, и я знаю – моей Оленьке там, на Земле, стукнуло восемьдесят. Вы представляете?
Егор помотал головой, чтобы сбросить с себя гнет чепухи.
– Вы лучше рассказывайте про Кюхельбекера, – попросил он.
Доктор поднял руку, возражая:
– Но главная причина, по которой мы не можем вернуться обратно, заключается в том, что если твоя кровь превратилась в теплую жижу, то ты уже не сможешь жить на Земле. Ты обречен...
– А откуда вы это знаете? – спросил Егор, ловя доктора на слове.
– Это всем известно.
– А что, если это очередная выдумка какого-нибудь императора, чтобы вы не совались? Сидите и не
– К сожалению, это было известно до императора и помимо императора. Да я сам ставил некоторые опыты... Состав крови иной.
– И что? – спросила Люська.
– Организм лишен иммунитета. Там, наверху, вы скоро умрете.
– А у нас какая кровь? – вдруг перепугалась Люська.
– Вы всего один день здесь живете, – засмеялся доктор. – Рано еще переродиться.
– Все равно нам надо спешить, – сказал Егор. – Мы должны уйти как можно скорее. Я поговорю с Кюхельбекером. Он революционер, декабрист, он должен меня понять.
– Возьми меня с собой, – попросила Люська.
– Невозможно, – сказал Егор. – Ты у нас раненая.
– Я почти выздоровела.
– Нет, нет! – почти закричал Леонид Моисеевич. – Вы загубите ребенка! Мало вам, что ей и без того грозят!
– Где я его найду?
– Кюхельбекера? Возможно, он с императором. У них много общих дел. Или он у себя. Найди кабинет начальника вокзала. А впрочем, ты можешь спросить. Спроси, не видели ли господина Кюхельбекера. Или Вилли. Он любит, когда его так называют...
– Я скоро вернусь, – сказал Егор Люське. – Сиди и жди меня. И не бойся.
– Я не дам ее в обиду, – сказал доктор. – Даже если это будет сам император.
Егор закрыл за собой дверь и подумал, что все-таки какая-то угроза от жирного императора исходит. Но сейчас лучше о нем не думать. Лучше думать о том, как он убедит Кюхельбекера отпустить их с Люськой обратно. Егор не знал, какие слова он отыщет для такого разговора, главное, чтобы Кюхельбекер понял, что произошла ошибка, что они с Люськой принадлежат совсем другому миру и ошибку надо исправить.
Егор вышел в большой зал, где так же, как и раньше, разгуливали бездельники, ожидавшие выхода императора, а может быть, нового обеда или казни. И так день за днем, вернее, весь день без перерыва, а день этот длится тысячу лет. Наверное, лучше броситься из окна, как тот самоубийца на Университетской, если тебе скажут окончательно, что ты вечный узник в стране бессмертных.
Буквально через несколько шагов Егор натолкнулся на Дантеса, который торчал посреди зала, задумчиво накручивая на указательный палец светлый локон.
– Ты где пропадал? – строго спросил Дантес, обрадованный тем, что ему подвернулось занятие.
– Меня доктор послал Кюхельбекера найти, – соврал Егор, решив, что так сказать лучше, чем признаться.
– А зачем? – спросил любопытный Дантес.
Егор не успел ответить, как их прервали. Подошла полная рыхлая девица лет двадцати, в очках с одним стеклышком, за ней шел бородатый мужчина с гитарой на ремне через плечо.
– Мальчик, ты поешь Окуджаву? – спросила девица.