Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Люсей.
– Господи, встретить живого человека в этом аду!
– А ты почему здесь оказалась? – спросила Люся. Она незаметно для себя перешла на «ты» – все-таки они обе такие молодые, студентки.
– Это... ну... личное дело. Я очень любила одного человека, и он меня оставил... Он меня довольно подло оставил, и я хотела покончить с собой, но испугалась. А потом стала мечтать, как бы сделать так, чтобы остаться совсем одной – проснуться, у всех Новый год, а я совсем одна.
– Это давно было?
– Вчера, – сказала Соня. Потом, видно, подумала, что Люся может счесть
Соня вдруг всхлипнула.
– Я какой-то моральный урод. Все время хочу плакать. И знаешь почему? Никогда не догадаешься – потому что мне хочется иметь детей. Хотя бы одного ребеночка. И для меня Денис – спасение. Наверное, он удовлетворяет мой материнский инстинкт. Ты понимаешь?
– А чего тут не понимать? – ответила Люся.
– Но я нашла его не в Москве, – сказала Соня, – вернее, встретила.
– Ты ходила куда-то?
– Ой, извините, Люся, я вам неправильно сказала – дело в том, что я пришла в этот мир не здесь... Я жила в Калязине, знаете такой город?
– Слыхала, – осторожно сказала Люся.
– Это город на Волге, маленький город, там колокольня затопленная стоит. Там все друг друга знают, а после того, что со мной произошло, мне в Калязине жить было нельзя. Там каждый пальцем показывал...
Соня замолчала. Несмотря на черноту волос, крупный нос и полные, капризно очерченные губы, лицо ее было вовсе не восточным, а мягким, северным и очень добрым. Но глаза были печальны, нет, наверное, лучше сказать – скорбные глаза.
– И как же ты приехала в Москву?
– Я пришла, разумеется, – сказала Соня.
– Из Калязина? А это далеко?
– Километров... больше двухсот. Я шла три недели.
– Но почему?
– Представьте себе, Люся, что я очнулась в пустом городе. Ведь если в Калязине и случается с кем-то то же, что и со мной, эти люди или погибают в одиночестве и тоске, или уходят, поселяются в больших городах, где людей больше. Даже мы, мертвецы, стараемся найти себе подобных.
– И ты не испугалась?
– Я не сразу пошла, – сказала Соня, – не сразу. Сначала я не понимала, что со мной произошло. Я жила в собственной комнате, спала на собственной кровати, а потом поняла, что больше не хочу ни спать, ни есть. Но мой мозг продолжал работать... Я думала, что это – сон... А потом поняла, что это – смерть.
– Смерть?
– Я и сейчас думаю, что умерла. Так лучше.
– Но ведь я среди вас. А возвращалась домой.
– Значит, ты умерла дважды. А впрочем, кто нам сказал, что между жизнью и смертью нет дверей? Любая религия предусматривает такие двери. Хотя бы односторонние.
– И ты одна пошла сюда?
– Я пошла искать людей.
– Тебе было страшно?
– Сначала было страшно, и тогда я пряталась в своей комнате. Потом я устала бояться, и ко мне даже возвратился какой-то интерес к окружающей действительности.
– И ты долго шла?
– Долго.
– И никого не встречала?
– Я многих встречала. Этот мир тоже населен, и странно населен. Он населен как сон, как воспоминание о
– А мне даже страшно подумать, как ты шла.
– А мне смешно вспоминать, – улыбнулась Соня. – И я стою сейчас здесь только потому, что в нашем, мертвом мире почти невозможно убить человека. Ты должен уничтожить его. И бывало, что я как бы умирала, меня убивали, а потом я приходила в себя и снова шла.
– Как Пыркин, – сказала Люся.
– Разумеется, когда обмен веществ так понижен... А Пыркин очень хороший, добрый человек. И знаешь – мне ведь приходилось встречать хороших людей. Но чаще все дурное, что копилось в человеке, вылезает наружу, потому что это мир без наказания, без страха наказания.
– Ну не везде!
– Страх придумывают себе люди, чтобы было оправдание подчиниться. – Соня догадалась, что Люся имеет в виду империю Киевского вокзала. – Но за пределами империй и банд также существуют люди. Есть отшельники, а есть небольшие группы людей: секты, коммуны, я даже была в колхозе. Ты, Люся, не представляешь, как порой бывает интересно путешествовать.
– Может быть. Но мне страшно представить.
– А Дениску я нашла в пустом дачном поселке на станции Трудовая. Это километрах в сорока от Москвы. Я пошла по поселку в поисках книжного магазина. Бывают у станции книжные магазины. И вдруг испугалась – вижу инвалидное кресло, и в нем дремлет это существо. Вот и все.
– Нет, не все, – возразила Люся, – тут самое главное и начинается.
Соня ответила не сразу. Она смотрела на костер на том берегу, потом долго разглядывала воду.
– Может, сделать лодку? – сказала она наконец. – Или плот. И отправиться к морю.
– И ты его привезла в Москву?
– Я представила себе, что он так и будет сидеть в этой коляске, пока не умрет в ней. Один в пустом дачном поселке, в котором три четверти деревьев исчезло, а остальные голые, в котором стоят развалившиеся дачи... Ты не представляешь, какая это тоска.
– А твой... Денис, он понимал это?
– Он многого не понимает, зато он очень тонко чувствует. Ты, наверное, слышала о телепатах?
– Слышала.
– Так вот он эмфат. То есть человек, у которого сильно развиты чувства, в том числе предчувствие. Он чувствует любовь, ненависть, жалость... Если вы стоите рядом с человеком, а он вас ненавидит, то, может быть, вы этой ненависти не ощутите, а будете говорить с ним как с другом. Или вас любят, а вы не догадываетесь.
– Ну уж!
– Все бывает. А с Денисом иначе. Он так обрадовался, что увидел меня, а я тогда не поняла – думала, от одиночества. Одиночество его не пугает, он его не чувствует. В нем есть свой собственный мир, до которого нам никогда не докопаться. Но вот мою жалость к нему, мой страх, что с таким беспомощным существом что-то может произойти, – вот это он почувствовал. И я почувствовала, как ему меня не хватало. Я так и не знаю, почему он оказался там, в Трудовой, что за горе проникло так глубоко в него, что он остался в этом мире? И как может это сделать умственно неполноценный человек?.. Ничего я не знаю. Но я тогда поняла – вот есть существо, которое нуждается во мне. И моя жизнь приобрела смысл.