Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Булычев Кир

– А если с ним будет Веня? – спросил я.

– Вени быть не должно, – сказала Калерия. – Я уверена, что на связи постоянный человек, очевидно Кюхельбекер.

– Тот, кто выдает себя за покойного декабриста Кюхельбекера, – поправил ее я. – И что у них произошло за последние три недели, мы не знаем. Вы, Калерия, пытаетесь судить о них, учитывая фактор времени. А этого фактора там нет.

Еще на ученом совете мы решили, что открывать карты людям того мира нельзя. Психологи хором кричали, что, узнав о том, что стали

объектами научного исследования, они тут же прервут контакт. Отсюда и появился вариант «наследников Малкина». Группа встречающих состояла из меня, как человека на подхвате или человека с корзиной, и Калерии – своего рода авторитета уголовного мира, а Кюхельбекер будет менее насторожен с женщиной, чем с мужчиной своего возраста.

Звякнуло в горошине, которая покоилась в моем ухе, – это означало, что «барометр» в руках Аркаши ожил.

– Пошли, – сказала Калерия.

Приказ относился ко всем и означал начало операции.

Аркашка тщательно играл свою роль.

Он спустился по лестнице, бормоча себе под нос:

– Приближается момент! Давление растет. Посторонним покинуть зону!

Тамара передвигалась за ним на цыпочках, изображая Серого Волка в детском спектакле. Именно так серые волки подкрадываются к красным шапочкам.

Калерия зашипела на Тамару, и та смешалась, сбилась с шага и осталась за пределами операционного поля.

Аркаша шагал, выставив перед собой «барометр», как лунатик свечку.

И тут наступила тишина, которую я почувствовал нутром. Это было полное отсутствие звука – мертвое дыхание вечности. И человека в такой тишине охватывает даже не страх, a некий ступор, какой может прийти на помощь осужденному на казнь после того, как он положил голову на плаху.

Кстати, как потом оказалось, вырубились все наши хитрые регистрирующие приборы, включая камеры, и ничто не могло зарегистрировать ни черного пятна, возникшего на старой брезентовой кулисе, ни глубины, открывшейся за ним.

Я замер. Меня не было, я растворился в этом безмолвии. И до сих пор не понимаю, откуда в Калерии появились силы крепко взять меня за руку и держать, чтобы я не отступил и не кинулся бежать из театра.

Время остановилось, я не мог бы сказать, сколько прошло минут или часов, прежде чем в черном провале появилась длинная, нескладная фигура в черном костюме и черном цилиндре.

Я знал, что это Кюхельбекер, но воспринимал его как будто из-под воды, как будто мы с ним существовали в различных физических сферах.

Калерия отпустила мою руку и сказала:

– Добрый день.

В допросах Аркаши мы тщательно пытались восстановить манеру поведения сторон. Чем обычнее пройдет встреча, тем больше шансов на успех. Меньше всего нам хотелось, чтобы, заподозрив неладное, люди оттуда перекрыли контакт.

– Вы кто? – Голос Кюхельбекера был глух, будто звучал через стекло.

– Мы вместо Пронькина, –

сказала Калерия. – Пронькина и Барби.

– А что с ними? – спросил Кюхельбекер.

– Я не могу вам это объяснить сейчас. Скажите, Веня Малкин с вами?

– Он себя неважно чувствует, – сказал Кюхельбекер, разглядывая меня, как любопытное животное в зоопарке. – А это кто?

Калерия также взглянула на меня с некоторым любопытством и ответила:

– Мой помощник. Гарик.

Мое имя прозвучало как воровская кликуха. «Ну, я вам это припомню», – подумал я. А потом смирился, так как увидел себя со стороны – глупого вида крупный молодой человек, прижимающий к груди ящик с бананами. Ясно, зачем он понадобился такой элегантной даме, которую со всех сторон подстерегают опасности.

– Что передать Малкину? – спросил Кюхельбекер. – Есть ли у вас письмо для него?

– Мы хотели бы иметь дело с вами без посредников, – сказала Калерия.

– Почему я должен вам доверять? – спросил Кюхельбекер.

– Потому что я более серьезный партнер, чем Малкин. Он убежал, бросил дело на ненадежных людей. Он ничем не может быть вам полезен.

– А если мы его отправим обратно?

– Сколько у нас осталось времени? – вопросом на вопрос ответила Калерия.

– Немного, – сказал Кюхельбекер.

Я его уже различал лучше. Он как бы вошел в фокус. Немилосердный свет, озаряющий эту сцену и исходящий, как ни странно, из абсолютной темноты отверстия, в котором стоял Кюхельбекер, жестоко обращался с лицом и руками Кюхельбекера. Кожа была голубоватой, на щеках видны были темные сосуды, под глазами – коричневые мешки... Он был болен. По нашим меркам. И бессмертен – тоже по нашим меркам.

Кюхельбекер пребывал в растерянности. Враги мы или просто новые партнеры?

– Какие у вас будут пожелания к будущей встрече? – спросила Калерия. Она действовала по сценарию и замечательно держала себя в руках.

– Простите, – сказал Кюхельбекер, – вы знаете о записке?

Мы не знали ни о какой записке, но предполагали, что раз контакт короток, то люди из того мира должны передать какую-то записку Малкину, список нужных вещей.

– Разумеется, – сказала Калерия.

Кюхельбекер вынул свернутую в трубочку записку размером с сигарету.

Кинул ее Калерии, но та не стала записку поднимать.

– Какие пожелания на словах? – спросила она.

Она заставляла Кюхельбекера признавать нас партнерами.

– Мы там написали. Но повторю: попробуйте передать нам несколько пистолетов с патронами.

– Это нелегко, – сказала Калерия.

– Мы хорошо платим. Так вы сможете доказать нам, что работаете лучше, чем компания Малкина.

– Если Малкин начнет настраивать вас против контактов с нами, – произнесла Калерия, – учтите, что его группы попросту не существует. Малкин – вчерашний день.