Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4

Булычев Кир

Перед облаком бежали не только разбойники и хромающий Веня, но я увидел, как из него выскочил и побежал, прибавляя скорость, сам Кюхельбекер и еще какие-то незнакомые мне люди. Странным было то, что по мере приближения к реке число людей, которых облако гнало перед собой, все увеличивалось.

Может, нас кто-то пугает? Или это природное явление, в нашем мире незнакомое?

Хорош исследователь, думал я, хотя совершенно непонятно, как я успевал думать на таком бегу. Хорош исследователь, представитель передовой российской науки, без единого фиксирующего

прибора, бегает по неизведанному миру, совершенно не представляя, что с ним случится в следующую минуту и вообще что он намерен делать дальше.

Желтое облако выдыхалось. Как будто оно было языком киселя, вылившегося из опрокинутой чашки, и по мере приближения к краю стола язык его становился тоньше и уже.

Мы с Егором бежали быстрее многих, и к берегу реки оторвались от желтой напасти настолько, что могли остановиться и осмотреться.

К реке вели ступеньки, вровень с водой лежали доски причала – здесь должны были останавливаться речные трамвайчики.

Вместо трамвайчиков к берегу были причалены четыре прогулочные лодки, из ассортимента, который можно найти на прудах в Парке культуры. У лодок стояли, встревоженно глядя наверх, двое часовых.

– Давай, давай! – крикнул бандит у лодки. – Где добыча?

– Будет! – откликнулся один из его товарищей. – Отвязывай. Рвем когти.

Желтое облако одолело большую часть площади, и башня Киевского вокзала поднималась из него, как маяк из утреннего тумана на полотне Тернера. Веня и его команда успели убежать от облака и тоже притормозили у парапета. Хуже было тем, кто остался во втором эшелоне. Я вдруг понял, что газ этот плохо действует на людей. Некоторые из них тащились из последних сил, и желтое облако вновь их нагоняло. Ближе других к нам оказался министр Кюхельбекер. Он уже не бежал, а еле тащился... Ворот душил его, и он рванул его, стараясь выдернуть черный галстук. Желтый газ дотронулся до его ног, хоть и полз уже еле-еле.

– Гарик, это опасно! – крикнул мне Егор.

Но я уже бежал навстречу Кюхельбекеру. Я подхватил его – министр оказался тяжелым и вялым. Мне бы не дотащить его до реки, если бы Егор не поспел на помощь. Кюхельбекер закрыл глаза, он тяжело и часто дышал.

– Оставь его, – крикнул от лодки Веня. – Ты сбрендил, что ли? Он же отравленный. Сам погоришь!

Мы уже спускались вниз к лодкам, ноги Кюхельбекера бессильно волочились по ступенькам.

– Да брось ты его! – кричал Веня.

Первая из лодок уже отчалила.

Мы влезли в лодку и втащили за собой Кюхельбекера.

Кроме нас, в той лодке оказался лишь бородатенький с гитарой и еще один бандит, в бедуинском халате. Они ни в чем не участвовали. Я сел за весла. Егор – за руль.

Мы стали грести к противоположному берегу, следуя за первой из лодок, в которой сидел Веня.

Желтое облако скатывалось по ступенькам к воде, переваливалось через парапет и падало к воде тонким прозрачным слоем, как утренний туман.

– Что это? – спросил я у бородатенького с гитарой.

– Газ, – сказал тот, – я не знаю названия.

–

Откуда он взялся?

– Ветераны. Я Веню предупреждал, но вы же знаете, он никого не слушает. Он совершенно пассионарный.

– Какой? – спросил я.

– Пассионарный. Неужели вы еще не читали последних трудов Льва Гумилева? Он дает понятие пассионарной нации, пассионарного этноса.

– А вы откуда знаете Гумилева? – спросил я.

– Я и Окуджаву знаю, – ответил тот.

Кюхельбекер тяжко застонал.

– Прости, я отвлеку вас на минуту, – сказал я, – но Кюхельбекер не умрет?

– Я думаю, что никто не умрет. То есть умрут все, но смерть будет временной.

Гитарист рассуждал размеренно, он хотел, чтобы его понимали. Он не лгал и не видел в этом нужды. У него были светлые глаза в черных ресницах. Маленький рот, убегающий подбородок, а бородка росла так жидко и клочковато, что подбородка не закрывала.

– Временной?

– Временной, но мучительной, – сказал гитарист, – умирать всегда тяжело. Я умирал. Это очень страшно. Но убить нас трудно. Если не сделать чего-то решительного – не сжечь, не разрубить на части, – то мы оживаем. Я уже видел такие удивительные случаи, за которые «Московский комсомолец» отвалил бы колоссальные деньги.

Мы двигались медленно – Москва-река небыстрая из-за плотин и шлюзов. К счастью, мы двигались по течению.

– Где Люся? – спросил Егор.

«Карфаген, – подумал я, – должен быть разрушен».

– Вы совсем недавно здесь? – спросил гитарист.

– Разумеется.

– Когда Вениамин прибыл сюда, мы его встречали, ждали – у него есть поклонники. Небольшая, но дружная группа. Моя группа. А может быть, вы знаете, что Малкин прибыл вместе с Люси? Это сложная и романтическая история.

– Я знаю, – перебил его Егор.

– Я могу и не рассказывать, – сказал гитарист.

– Рассказывайте, пожалуйста, – попросил я. – Мой друг был знаком с Люсей там, у нас... Он за нее переживает.

– Нормально с ней, – сказал бандит в халате.

Он сидел на носу лодки, свесив ноги, и мешал мне смотреть, когда я оборачивался, чтобы понять, не врежемся ли мы в берег. На Егора у руля было мало надежды.

– Мы его встречали. Но у нас, как вы знаете, основной контингент очень пожилой, даже старый, люди другого воспитания, других жизненных привязанностей. Вы не представляете, они даже песни Высоцкого воспринимают как вызов или не воспринимают вовсе.

– Вы в каком году сюда попали?

– В семьдесят третьем. Меня как раз вышибли из института...

– Простите, – попросил Егор. – Вы расскажите, пожалуйста, что здесь произошло за последний месяц. Мне очень важно знать.

– Как вас зовут? – спросил я гитариста, пока он жевал губами, то ли размышляя, с чего начать, то ли соображая, стоит ли рассказывать. – А то трудно разговаривать, не зная, как обращаться друг к другу.

Это была маленькая деталь из наших психологических орудий – Калерия гоняла нас на семинары. Кроме меня, никто не ходил.