Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7
Шрифт:
– И хорошо, что не пьешь. Независимо от религии, – сказала Лида.
Между ними была какая-то мысленная связь, близость, которая рождается от долгого общения. И Андрею она была непонятна и не очень приятна – словно он был лишним. Они его встретили, они о нем заботятся, они сейчас поведут его в магазин, чтобы купить одежду и ботинки, они его будут кормить обедом…
Андрей неожиданно встал и сказал:
– Жарко. – Он открыл дверь и вышел на галерею.
Он представил, как они переглянулись за его спиной и как Лидочка пожала плечами.
Потом надо уйти склоном подальше от гостиницы, до самого моря, затем по гальке, вдоль воды, на север, и идти, пока не устанешь и не заснешь. А проснулся – пошел дальше, и так день за днем, пока не растворишься в этой стране и не забудешь сам себя. И будет у тебя другое имя, и какая-то скромная работа, а все, что было до этого, – исчезнет и забудется.
Стоя у перил галереи, Андрей мысленно уже шел берегом моря, вдоль самой воды, порой поднимаясь повыше, чтобы не достала на излете мягкая волна.
Он не услышал, как подошел Ахмет.
– Ты сердишься? – сказал Ахмет. – А почему, не поймем.
– Ты уже за двоих говоришь? – спросил Андрей.
– Нет, я только за себя, но с уважением. А если ты, дурак, что-то думаешь, то ты и есть дурак, – сказал Ахмет.
– Я ничего не думаю, – сказал Андрей.
– Я сегодня уеду, – сказал Ахмет. – Нечего мне возле вас крутиться. И вообще вы мне все надоели – слишком тонко организованные натуры.
– Спасибо за заботу. Я не ожидал тебя здесь увидеть.
– И недоволен?
– Доволен и очень тебе благодарен за все.
– Наконец-то догадался спасибо сказать. Только мне твое спасибо не нужно. Ты лучше Лидочке спасибо скажи.
– Почему?
– Будь моя воля, дождались бы тебя в Ялте. Ничего бы с тобой не случилось.
– Вот уж верно, – улыбнулся Андрей.
– Ну и что? – воинственно произнес Ахмет. – Не каждый же день тонут транспорты! Один утонул, и хватит. А ты хорошо плаваешь.
– Надо было тебе удержать Лиду в Ялте, – сказал Андрей. – Ведь могло быть, что мы не пошли бы в Батум.
– Если бы да кабы, – заметил Ахмет, – то мой друг лежал бы на дне Черного моря.
Андрей пожал плечами – спорить не хотелось. Почему он должен быть всем благодарен? Они ждут благодарности.
– По крайней мере я бы ни о чем не беспокоился.
– Не капризничай, герцог, – заметил Ахмет, гладя указательным пальцем черные усики, которые совсем ему не шли и делали лицо хитрым. – Мы четверо суток тащились по Черному морю от одного грязного порта до другого на самой вонючей рыбацкой шхуне в мире. Ты знаешь, как пахнет попорченная скумбрия? И каюты там нет – только тряпкой отгородили от кубрика, а в кубрике трое мужчин, не считая меня, – так твоя Лидочка спешила, чтобы тебя снова не упустить.
– Тем более мне неприятно, что из-за меня вы пошли на такие жертвы, – упрямо, подавляя стыд, сказал Андрей.
– Чарльз Гарольда читал? – спросил Ахмет. – Очень на тебя похож. Одинокий, и никто не понимает.
– Чайльд Гарольда, – поправил Андрей. – Это знает каждый гимназист.
– Да я болел, – сказал Ахмет. – У меня была скарлатина, когда вы изучали лорда Байрона.
– Что-то вы много болели, Керимов Ахмет, – передразнил Андрей Дылду, – придется мне побеседовать с вашим отцом.
– Ой, господин надзиратель, – взмолился Керимов Ахмет, – мой папа такие больные, такие несчастные, такие бедные! Пожалейте меня!
Ахмет так чистосердечно завопил, что во внутренний двор выбежала мадам Ахвледиани и замерла, запрокинув седую птичью головку, а дверь в галерею открылась, оттуда высунулся батюшка в черной сутане и с распущенными по плечам волосами, с расческой в руке – вид у батюшки был крайне женственный и голос оказался очень высоким.
– Господи, – сказал батюшка, – ни минуты покоя.
Он машинально продолжал причесывание волос, медленно водя гребнем во всю длину прядей.
– Дети, – сказал Андрей сурово, – ну прямо дети! Попрошу разойтись по классам. Не позорьте меня.
– Вот именно, – сказал батюшка и ушел внутрь комнаты, как рыбина в глубину.
Когда они пошли в город, то в магазине мужского готового платья братьев Захариади они увидели знакомого батюшку, с волосами, заплетенными в длинную, но жидкую косицу. Батюшка покупал себе брюки с красными лампасами. Он стыдливо объяснял продавцу, что брюки – для брата, живущего под Ставрополем, но Ахмет тут же придумал драматическую историю о роковой любви батюшки к одной казачке, из-за чего тому приходится переодеваться казаком.
Они купили Андрею приличный костюм и всю остальную одежду, а Ахмет от себя, хоть Лидочка и возражала, небольшой, из натуральной кожи несессер.
– Это тебе на целый век, – сказал он Андрею.
А Андрей, который теперь способен был услышать в обычных словах совсем иной, связанный с его судьбой смысл, кивнул и сказал:
– Может быть, и на век.
Лидочка не слышала этих слов, она выбирала для Андрея запонки – они должны были быть скромными и в то же время достойными ее Андрюши. Запонки продавались с небольшой витрины, где лежали ремни, свернутые в тугие часовые пружины, заколки для галстуков, брелоки и цепочки для часов.
– У тебя часы хорошо идут? – спросила Лидочка.
– Что с ними станется?
– Они же в воде были.
Андрей спохватился, что нечаянно забыл об утренних событиях. Он поднес часы к уху – они молчали.
– Давай лучше починим, – сказал он.
– А может, новые купим?
– Я к ним привык, – сказал Андрей, – их мне отчим подарил в шестнадцать лет.
– Как знаешь, – сказала Лидочка. – Тогда пошли покупать ботинки.