Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7

Булычев Кир

Дверь раскрылась часов в одиннадцать – сначала все услышали, как по коридору идут люди, и ждали – у этой камеры они остановятся или пройдут дальше. Остановились. Щелкнула заслонка, потом со скрипом, будто что-то железное упало на пол, открылся замок, и дверь поехала внутрь. Надзиратель с фонарем крикнул, светя на лист бумаги:

– Ладушкин!

По камере пронесся облегченный вздох и потом прервался. Все слушали, как с нар сползал и, прихрамывая, шел к двери черный сутулый силуэт – память о человеке, который мелькнул в

жизни и никто не разглядел его лица.

– А что? – спросил этот человек у надзирателя в двери. – Куда меня?

– Домой вас, – сказал надзиратель. – Я так понимаю, что домой пойдете. Хлопотали за вас.

– Вот видишь, – сказал Елисей Евсеевич, – значит, и меня вот-вот позовут. Попрощаемся… и, вернее всего, навсегда!

Андрей испытывал неприязнь к Мученику – к этому самодовольному торгашу, который и на самом деле выйдет отсюда и будет на радостях пить сухое вино и заедать цыпленком. «А я в эту самую минуту… в ту минуту, когда он будет худыми жадными пальцами разрывать цыпленка, буду стоять у стены и ждать, когда некто безликий крикнет: «Пли!»

– Андрюша, Андрюша, – сказал Елисей Евсеевич тихо, – а ваша жена совсем молоденькая, это так?

Андрей не стал отвечать – в горле был комок, так хотелось заплакать.

– У меня есть один план, – сказал Елисей. – Только ты, Оспенский, отвернись, мы будем шептаться.

– Идите вы к чертовой матери, – буркнул Оспенский, он лежал и глядел в черноту невидимого потолка.

– Вы понимаете, что шансов у вас почти нету?

– Шансы всегда есть, – буркнул Оспенский.

– Разве можно им доверять? – удивился Елисей Евсеевич. – Если так рассуждать, то мы можем просто лишиться такого человека.

Андрею хотелось надеяться, и он боялся надеяться на то, что в голове Елисея Евсеевича родился какой-то спасительный план. Вся неприязнь Андрея к нему мгновенно испарилась.

– Интересно, а как вы его спасете? – спросил Оспенский.

– А как бы вы спасли?

– Я бы молился, – сказал Оспенский.

– А я думал, – сказал Елисей. Он наклонился ниже, и Андрей тоже наклонил голову. – Как все гениальное, мой выход прост. Сейчас придут за мной – они освобождают тюрьму от лишних ртов. Они придут за мной, и вы, Андрюша, отзоветесь на мое имя.

– Почему?

– Потому что они выкинут вас на улицу. Кому нужен торговый агент Елисей Мученик?

– А если они постановили сегодня шлепать торговых агентов? – спросил Оспенский.

– Не говорите глупостей! Торговых агентов сажают в тюрьмы и даже бьют, но их никогда не расстреливают.

Андрей молчал. Спасение, забрезжившее рядом, было слишком невероятным.

– А какой вам в этом смысл? – спросил Оспенский.

– Прямой, – сказал Елисей Евсеевич. – Я помогаю молодому человеку и доставляю радость его семье.

– Ага, вы еще намерены и сами остаться в живых!

– Неужели я похож на самоубийцу?

– Но когда вас выведут на расстрел

под именем Берестова, как вы намерены выкрутиться?

– А вот вы посмотрите! Я подниму такой крик, что из-за российской расхлябанности матросы собираются под видом офицера расстреливать бедных евреев. Вы взгляните на мой профиль – неужели кто-нибудь может принять меня за офицера? Поверьте моему слову: матросню легче всего брать за горло. Это – на случай, если Берестова вызовут первым.

– А если первым вызовут Мученика? – спросил Оспенский.

– Тогда Андрюша уйдет, а я останусь ждать, пока всех уведут. А потом спрошу: «Господин офицер, а почему меня не вызывали?»

– Нет, – сказал Андрей, – это для вас опасно.

– Вы думаете, что я не хочу жить? Какая наивность! Я вам должен сказать, что во мне заложена такая жажда жизни, что вам и не снилось. Меня можно топить, как кутенка в сортире, а я все равно выплыву. Но пожалуйста, молодой человек, не думайте, что я все это делаю совершенно бескорыстно и только из-за ваших прекрасных глаз. Ничего подобного: будьте готовы, что в решающий момент жизни к вам в дверь постучится некто в черном и потребует долг. Вы этого не боитесь?

– Нет, что вы!

– Тогда по рукам!

– Вы все сошли с ума, – сказал Оспенский, глядя, как Андрей пожимает руку Елисею Евсеевичу. – Перед лицом вечности не дело заниматься глупыми шутками.

– Запомните, – сказал Елисей Евсеевич, – вы теперь Мученик, Елисей Евсеевич.

– Елисей Евсеевич Мученик, – послушно повторил Андрей.

– Вы живете на Нижней Николаевской в доме вдовы Петерсон. Запомнили? У них есть паспорт, к счастью, без фотографии, и когда будете уходить, обязательно его возьмите. Когда я освобожусь, я сразу отыщу вас, и мы поменяемся документами.

– Сумасшедший дом, – сказал Оспенский. Он сидел на нарах разувшись и постукивал пятками по грязному полу.

– Я думаю, этого достаточно, – удовлетворенно сказал Елисей Евсеевич. – Теперь будем ждать.

– Чего? – спросил Андрей.

– Кого вызовут первого. Хотите пари?

– Хочу, – сказал Андрей. В голове шумело, словно он выпил бокал шампанского. Мученик казался прекрасным, умным и остроумным другом. «Почему мы не встретились раньше, мне так недоставало старшего друга!»

– В наших общих интересах, – сказал Мученик, – чтобы сначала вызвали Мученика.

– Почему?

– Со мной им придется разбираться, может подняться шум – тогда наш с вами план будет погублен. Но если вас вызовут первым и сразу отпустят – тогда мы победили.

Конечно, Мученик рисковал, потому что Берестова могли счесть за офицера и расстрелять. Зато Мученика Гавен убьет наверняка.

В камере снова наступила тишина. Все ждали, что шаги остановятся у двери. Но надзиратели прошли мимо, и еще некоторое время тишина сохранялась, слушали, как открывается дверь соседней камеры…