Кир Великий. Первый монарх
Шрифт:
Тянулось лето, но армия Кира не спешила выходить на бой. Отдельные ее части появлялись и беспокоили лидийских фуражиров или обстреливали идущие из Сард караваны. Если колонна лидийцев выходила на поиски персов, воины на нисайских скакунах в обеденные часы совершали набег на их лагеря. Преследовать этих варварских всадников было бесполезно. Хотя хорошо обученные боевые лидийские кони не уступали в беге нисайцам, но вражеские всадники защищались смертоносными стрелами, а у копьеносцев Креза не было луков. Каждую стычку лидийцы считали своей победой, но мидяне и персы не позволяли им доставать еду из каппадокийских укрытий, и им надоело питаться твердым ячменем и соленым мясом дельфинов. Темная вулканическая почва не позволяла собирать
Когда осенние бури загнали лидийцев в их временные лагеря, полководцы напомнили Крезу, что зима скоро положит конец их кампании, и кони не перенесут зимовку на заснеженном плато. Таким образом, Крез и его армия, воздвигнув в Алайе триумфальные колонны с витым украшением, пустились в долгий обратный путь на родину, чтобы перезимовать в хороших казармах и приготовиться к возобновлению войны на будущее лето.
Лишь только с серого неба полетели первые снежинки, мидийские военачальники напомнили Киру о тех же суровых фактах. Это бесплодное плато, в любое время скудное на урожаи, было разграблено лидийцами и лишено всех припасов. Каппадокийские крестьяне могли пережить зиму, перемалывая желуди и сушеную рыбу, но им нечем было поделиться с мидянами и персами, которым поэтому следовало возвращаться в более теплые долины.
Кир слушал их, рассматривая покинутые стены Алайи и триумфальные колонны Креза. Армяне хотели перезимовать в родных селах, мидяне стремились в теплые усадьбы Экбатаны, а асваранцы спорили о кратчайшем пути обратно в Парсагарды. После того как все ораторы высказались, Кир обдумал их советы и заговорил сам. Впервые он отклонил предложения своих бывалых полководцев.
— Зиму мы проведем гораздо уютнее, — заявил он. — В Сардах.
Воины почувствовали твердость его намерений. Он повел их на запад по мерзлой красной земле, через Галис, прочь от снежных заносов, вниз, к теплу оливковых рощ, туда, где возвышалась священная гора Тмол.
Благополучно добравшись до своих покоев, выходивших через ущелье на вершину Тмола, Крез сполна расплатился с наемниками и отпустил их по домам, в порты ионического побережья. Сэкономив, таким образом, на плате за зиму, он взял на себя труд уведомить своих союзников за морем и в Вавилоне, что через пять месяцев будет ожидать их армии и флотилии в полной боевой готовности на равнине между двух рек, Тигра и Евфрата. После чего он вернулся к ревизии расходов и приказал своим художникам изготовить из чистого золота щит, который должен был стать подобающим подарком жрецам в Дельфах, от которых Крез предполагал получить новые услуги.
Все же одно пророчество прославленного оракула хитроумный лидиец держал при себе. По крайней мере, он никогда ни с кем его не обсуждал, и придворные не говорили о нем в его присутствии. Среди множества опасений Креза самим серьезным было беспокойство о младшем сыне.
Мальчик, хорошенький, словно греческий эфеб, родился немым и глухим. Никакое вмешательство добрых богов не вылечило мальчика от немоты, хотя Крез проводил часы в молитвах, посылал подарки в храм Артемиды Эфесской и в святилище Аполлона у ручья под горой Микале. На это последнее он очень рассчитывал, поскольку легенда гласила, что у того ручья Аполлон произвел на свет сына Бранха. Великий фараон Нехо оказал мальчику честь, подарив одежды, которые он носил в Армагеддоне, где одержал победу над еврейским царем Иосаей. Впоследствии еврейские рабы умирали тысячами на строительстве канала, который должен был позволить кораблям Нехо пройти из Великого моря в Красное. Вероятно, бдительные жрецы из Дельф узнали о подношении, сделанном Крезом соперничавшему с ними бранхидскому оракулу Аполлона, поскольку их ответ на запрос о страдающем сыне был если не враждебен, то загадочен, причем настолько, что Крез больше о нем не упоминал.
Не
Ибо в тот самый же день горе с тобой приключится.
Такой ответ смутил методичный ум Креза. Он так же сбивал с толку, как афоризмы греческих философов, в том числе Солона, утверждавшего, что до самой смерти невозможно ждать радости от жизни. Крез подогнал великолепную окружающую его обстановку к своим вкусам, украсив город и не забыв добавить колонны, рифленые по милетской моде, на увенчанную куполом гробницу предков, к которой городские блудницы были так щедры. Несомненно, в разумном, здоровом образе жизни он находил большую радость, лишь любимый глухонемой сын был ему огорчением…
От первых новостей о спускавшихся по горной дороге мидянах и персах он отмахнулся, как от глупых слухов. Ни одна армия, считал Крез, не способна пройти зимой по каппадокийскому хребту. К тому же ему так ни разу не удалось увидеть это эфемерное войско. Однако второй сигнал пришел с наблюдательного пункта на священном Тмоле — варварские наездники, напоминавшие оголодавших кентавров, уже находились в самой долине. В его долине, темной от благоухающего винограда.
По мере того как критический момент приближался, Крез почувствовал его странную нереальность и всю тщетность попыток его предотвратить. Снова вызвать наемников-гоплитов не хватало времени. Быстрые галеры, которые он отправил из Смирны, не могли вернуться вовремя с флотилиями его спартанских и египетских союзников. Он слушал мольбы женщин-вакханок на склоне Тмола и настойчивые рекомендации военных советников созывать на битву лидийскую кавалерию. Военачальники были рады, что наконец-то варварская орда скопилась на открытом пространстве под городом, и теперь-то она познакомится с копьями победоносной лидийской конницы…
Слухи о последовавшем сражении представлялись такими же нереальными. Ожидая в святилище Кибелы в саду дворца, Крез узнал, что его копьеносцы атаковали неприятеля, и их моральный дух, как обычно, был крепок, но кони сразу же испугались внешнего вида чудовищных рычащих зверей. Бравым лидийцам удалось спешиться и протиснуться с копьями и мечами в ряды вражеской пехоты. Однако они не смогли устоять против несущих смерть стрел мидян и персов, круживших на конях, словно вокруг сгрудившегося стада скота.
(При движении вниз в Лидийскую долину Гарпаг заметил, что местные лошади бежали прочь от одного вида и запаха верблюдов, доставлявших их снаряжение. Эти животные-носильщики из Элама и иранских пустынь не появлялись раньше на Анатолийском побережье. Выстраивая своих воинов перед сражением, Гарпаг позаботился в первый ряд поставить верблюдов без грузов и погонщиков. Нисайским скакунам верблюды были известны очень хорошо. Первое смятение, вызванное испугом лидийских лошадей, переросло в беспорядок, когда спешившиеся копьеносцы попытались вклиниться в ряды пехоты мидян и персов.) Все бросившиеся бежать лидийцы нашли убежище за стенами Сард и закрыли за собой ворота. После тщетных попыток взять ворота штурмом армия Кира разбила палатки на просторном поле битвы, у озера, чтобы дать отдохнуть лошадям и раздобыть продовольствие на этой богатой земле. С тех пор эту равнину стали называть «полем Кира».
Крез наблюдал из своего высокого дворца — «орлиного гнезда», — как долина под ним превращалась в пастбище Кира. Покрытые садами окрестности не охватило пламя, с порогов домов не лилась кровь, пленников не связывали вместе группами, будто рабов — как во время вторжения киммерийцев. Захватчики действовали, словно забыв о войне. Они устраивали скачки на обширном поле, взбирались на уступчатые горные склоны и помогали местным селянам собирать последние осенние остатки урожая винограда. В то же время они не обращали внимания на кувшины с вином в лавках и наполняли собственные сосуды чистой проточной водой из Пактола.