Кирклендские услады
Шрифт:
– Все еще злитесь на меня?
– Я не забыла нашего последнего разговора.
– Значит, вы помните обиды?
– Да, если они незаслуженны.
– Я горько раскаиваюсь и приехал, чтобы принести вам свои извинения.
– В самом деле?
– Миссис Кэтрин, я прямой и бесхитростный йоркширец, вы тоже уроженка Йоркшира, а стало быть, тоже прямы и бесхитростны. Мы не какие-нибудь утонченные южане и не станем облекать свои мысли в красивые фразы. К чему мне изображать из себя светского лондонского джентльмена?
– Тем более что вам это не удалось бы. Он расхохотался.
– У
Я ничего не имела против такого обращения: «миссис Роквелл» звучало бы чересчур официально, а «Кэтрин» – фамильярно.
– Надеюсь, он не уступит вашему в тех редких случаях, когда нам придется встречаться.
– А я надеюсь, что таких случаев будет много и, оттачивая свои языки, мы будем иметь возможность отточить и мозги.
– Так что же вы хотели мне сказать?
– Я хотел попросить у вас прощения за те невежливые замечания, которые позволил себе во время нашего последнего свидания. А также поздравить вас и пожелать доброго здоровья и процветания.
– Вы что же, изменили свое мнение относительно меня?
– Ни в коем случае – ведь я всегда вами восхищался. Однако я искренне прошу вас меня извинить. Как мне объяснить свои чувства? Я был потрясен смертью человека, которого считал своим братом. Когда я расстроен или рассержен, я часто бываю несдержан на язык, миссис Кэтрин. Боюсь, это лишь один из моих многочисленных недостатков.
– Давайте не будем больше возвращаться к этому.
– Так вы согласны простить и забыть?
– Прощение дается легче, чем забвение. Обещаю вам первое. А что касается второго... возможно, со временем.
– Право же, миссис Кэтрин, я не заслуживаю такого милосердия. А теперь я хочу попросить вас кое о чем.
– Ах, вот оно что...
– Не для себя, – поспешно объяснил он, – а для моей бабушки. Она просила вас навестить ее.
– Едва ли это можно было назвать просьбой. Он усмехнулся.
– Не обращайте внимания – она привыкла повелевать. Она очень расстроена тем, что до сих пор с вами не познакомилась, и вы могли бы доставить ей большое удовольствие, если бы забыли о форме ее приглашения и помнили, что она очень старая леди, которой уже не под силу выходить из дома.
– Так она послала вас передать мне свой второй приказ?
– Она не знает о моем визите к вам. Ваш отказ огорчил ее. И я хочу попросить вас приехать завтра в Келли Грейндж. Я сам отвезу вас туда. Вы согласны?
Я колебалась, не зная, что сказать.
– Прошу вас, – настаивал он. – Ведь она стара, одинока, она принимает близко к сердцу все, что касается семьи, частью которой вы стали. Пожалуйста, миссис Кэтрин, скажите «да».
Саймон вдруг показался мне очень привлекательным: глаза, прищуренные от солнца, утратили дерзкое выражение; крепкие зубы сияли белизной на загорелом лице. Он был похож на Габриеля, но совершенно лишен хрупкости и нежности. Глядя на него, я почувствовала, что готова смягчиться.
Он тут же уловил перемену в моем настроении.
– О, благодарю вас! – воскликнул он, и лицо его осветилось улыбкой, какой прежде мне не приходилось на нем видеть. Похоже, он очень любит свою бабушку, подумала я
Саймон радостно продолжал:
– Она вам понравится, вот увидите, и вы ей тоже, хотя она вряд ли покажет это при первой встрече. У нее сильный характер, как и у вас.
Второй раз он говорил о силе моего характера, и я почему-то внезапно совершенно расклеилась, даже глаза защипало от подступающих слез. Не хватало еще расплакаться перед этим человеком!
Желая скрыть свое замешательство, я выпалила:
– Хорошо, я согласна.
– Вот и прекрасно. Я заеду за вами завтра в два часа, а сейчас вернусь домой и скажу бабушке, что вы приняли приглашение.
Не теряя времени, он кликнул конюха, по всей видимости, совершенно забыв обо мне. Однако я уже не испытывала к нему прежней враждебности и была готова без предубеждения отнестись к миссис Роквелл-Редверз.
Назавтра, ровно в два часа, Саймон Редверз приехал за мной в фаэтоне, запряженном двумя великолепными лошадьми. Всю дорогу, составлявшую около двух миль, я сидела рядом с ним.
– Я могла бы пройтись пешком, – сказала я.
– И лишить меня удовольствия отвезти вас? – Насмешливые нотки вернулись, однако враждебность между нами значительно ослабела. Он был благодарен мне за то, что я пошла навстречу желанию его бабушки, я сменила гнев на милость, видя его любовь к ней, – в общем, мы уже не могли ненавидеть друг друга с прежним самозабвением.
Келли Грейндж оказался просторным помещичьим домом, построенным едва ли более ста лет назад, то есть в сравнении с Забавами почти современным. Он был сложен из серого камня и окружен плодородными полями. Когда мы подъехали к кованым воротам, за которыми начиналась каштановая аллея, из домика привратника вышла женщина, чей выпирающий живот говорил о ее положении, и поспешила открыть нам.
Саймон Редверз приветствовал ее, дотронувшись хлыстом до шляпы, в ответ она вежливо присела. Я улыбнулась ей, и она с любопытством взглянула на меня.
– Уж не сестра ли это нашей Мэри-Джейн? – спросила я, когда мы въехали в аллею.
– Это Этти Хардкастл. Ее муж работает у нас.
– Значит, это она. Мэри-Джейн, моя горничная, рассказывала мне о своей сестре.
– В таких местах все приходятся друг другу родней. Взгляните! Как вам нравится Грейндж? Не сравнить с Забавами, не так ли?
– По-моему, дом очень красив.
– У него есть свои преимущества. Во всяком случае, он намного комфортабельнее Забав, можете мне поверить. Вот придет зима, и вы убедитесь. Наш дом превосходно отапливается, в то время как в Забавах повсюду гуляют сквозняки. Да и неудивительно: чтобы хорошенько натопить там зимой, пришлось бы сжечь весь уголь Ньюкасла.
– Да, в небольшом доме это легче.
– Но у нас не так уж и тесно, – впрочем, вы все сами увидите.
Фаэтон прошуршал по гравию подъездной аллеи и остановился возле парадного входа, обрамленного статуями женщин, пристойно задрапированных и держащих в руках корзины, в которых росли герань и лобелия. По обе стороны крыльца тянулись длинные мраморные скамьи.