Кисельные берега
Шрифт:
Зарема послушно выскользнула из-за стола и потянула кипящую и булькающую ревнивой яростью Киру за собой.
– Успокойся, - прошептала она умиротворяющее. – Разве не говорила я, что витязь этот не для тебя, глупая? Ты только зря тратишь скоротечное время молодости и красоты на несбыточное! Не успеешь оглянуться, как свежесть твоя увянет, и останешься одна без крова и семьи! Ох, подруженька, - покачала персиянка головой осуждающе, - надобно срочно найти тебе мужа: и по жизни устроишься, и беситься перестанешь. Ибо наличие мужа благотворно действует на самосознание и баланс жидкостей
– Зарема, отстань!..
– …Оглянись вокруг, говорю! Да вот хоть Силантий – чем плох? Все дела уважаемого Порфирия Никаноровича ведёт – стал быть не дурак. Зарабатывает отменно, а уж ворует у хозяина своего, мыслю, ещё того боле… Будешь как пахлава в меду кататься!
– Отстань, сказала! – Кира выдернула руку, обессилено привалилась к холодной стене коридора и запрокинула лицо к давно не беленому потолку. – Не могу я…
Зарема помолчала, что-то кумекая:
– Ну ладно… Хочешь, погадаю тебе?
– На чём? – простонала Кира.
– Могу на червивых яблоках, на лягушачьих потрохах или… по чёрной курице ещё могу.
– Чудесный набор, - Кира отлипла от стены и вздохнула. – А в будущее можешь заглянуть?
– Попробую…
Девушки добрались до своей комнаты и притворили дверь. Ясновидящая уселась на кровать и сконцентрировалась, обратив взор внутрь себя.
– Что видишь? – Кира в нетерпении грызла заусенец.
Зарема вздрогнула и, выходя из транса, уцепилась взглядом за паутину в углу, потом сморгнула и потрясла головой.
– Знаешь… Так странно… - она хихикнула. – Видела его в необычной одёже и странном колпаке… и… он будто пишет что-то на… пергаменте, протягивает его тебе. Вокруг шум, вой, грохот, словно все джинны преисподней вырвались на свободу и… что-то ещё… большое красное… красное кругом…
Кира пожала плечами:
– Херь какая-то. Ты бы, дорогуша, поменьше пивом за ужином злоупотребляла.
Глава 88
– -----------------------------------------
Король Колбаскова и сопредельных провинций Кшыштав Западловский сидел, сместив сухопарое тело в бархатном камзоле к левому подлокотнику трона и сосредоточенно грыз ноготь безымянного пальца. Сей маникюрный экзирсис служил обычно признаком пребывания его величества в состоянии смятенности духа и поиска выхода из сомнительной ситуации. Подобным образом его величество изволил думать.
Судя по тому, что обработкой ногтей он занимался уже на второй руке, процесс думания находился в разгаре.
Малый тронный зал для немноголюдных аудиенций окутывали тени короткого и мрачного ноябрьского дня. Лакеи бесшумно, словно привидения, скользили меж напольных канделябров, затепливая свечи. Слабые трепетные огоньки беспомощно потрескивали в густом и вязком сумраке, будто пытались разгореться под водой. Тьму разогнать у них не получалось, напротив: слабый свет, казалось, делал её ещё плотнее, превращая сумерки в ночь.
Несколько придворных, среди них казначей и распорядитель, вполголоса , дабы не мешать мыслительному процессу Колбасковского владыки,
Когда секретарю наскучил безрадостный вид, он вздохнул тяжело и накалякал на полях черновика стенограммы лупоглазого снеговика… Когда же приёмный день закончится уже? Очень хочется домой – поужинать, посидеть у огня, почесать за ушами рыжего сеттера, послушать умиротворяющую воркотню старой тётушки… И всё. На сегодня больше ничего! Никаких карт, никаких визитов к пани Зосе – обойдётся. Он нынче не настроен. И вообще, не уверен больше, так ли ему симпатична конопатая пани, как и раньше… Куда ей, к примеру, до вдовы принца Альфреда, что сидит сейчас на ступеньках трона, у ног короля, в чёрном кружевном крепе, бледная и прекрасная, словно олицетворённая скорбь.
Хотя, говорят, она подурнела со дня свадьбы. Но это и не мудрено: что пришлось пережить бедной девочке – шутка ли! Во дворце, правда, ей мало сочувствуют. Но тут уж так заведено. Дворец – это вам не богадельня ордена госпитальеров. Дворец – это змеиное гнездо. И коли уж умудрился попасть сюда, к сытному корытцу, приспосабливайся, чтоб не сожрали: не плачь, не бойся, не проси – такая фишка… И не вздумай никогда бить на жалость! Тут если и бить, то только в морду и только первым. Опоздаешь – сам схлопочешь. Без вариантов.
А эта дурочка сидит, слюни распустила. Бродит целыми днями по дворцу, пристаёт к придворным со своими разговорами о «добром, несчастном Альфреде». Немудрено, что она всех раздражает и вызывает брезгливое отторжение. И кровожадные позывы сожрать эту нелепую размазню, невесть как усевшуюся не в свои сани. Не иначе, принц под мухоморами был, когда предложение делал безродной дурочке. Или, что вероятнее всего, под чьими-то злыми чарами…
«Сама виновата, - кривят губы сквалыжные завсегдатаи королевского двора, - будь она не деревенской простофилей, а умной женщиной хорошего происхождения, уж наверняка не допустила бы случившегося. Только благородная дама с рождения одарена навыком улаживать щекотливые ситуации. Да-да, пан Бздашек, вы меня не переубедите! Кровь – это великая вещь! Будь она дамой благородной, принц бы от неё не загулял. А загулял бы – так не попался. А попался бы – не лишился головы. Столь позорным образом… Всё эта деревенщина лупоглазая виновата!»
Надо сказать, его величество подобные взгляды вполне разделял. Особенно, что касалось колдовства: и влюблённость принца, и скоропалительная свадьба, и его собственное разрешение на эту свадьбу – всё это явно не обошлось без вмешательства неких определённых сил. Король в этом был абсолютно уверен. Он, конечно, был королём. Но он был и неотъемлемой частью того общества, что шепталось в коридорах дворца, осуждая сначала принцев мезальянс, а теперь его бесполезную вдову. Он, правда, не осуждал. Он просто тяготился и тем, и другим.