Кисельные берега
Шрифт:
Он улыбнулся и прикоснулся губами к её виску.
…Кира вздрогнула и очнулась.
Не шевелясь и почти не дыша она лежала на траве, таращась в свод своей яблоневой беседки и опасаясь ненароком развеять зыбкий флёр того волшебства, что ощутила мгновением ранее. Казалось, его присутствие, его запах, прикосновение губ – они ещё здесь, вокруг неё, с ней… Она цеплялась за эти щемящие ощущения, но морок быстро рассеивался, оставляя после себя сладкую боль почти материализовавшейся, но внезапно растаявшей сонным дурманом мечты.
– Что же это такое? – обиженно вопросила она.
Потом
Глава 99
Постепенно, незаметно для себя, Кира прибавляла шаг. Она торопливо взбегала на холмы, через которые переваливала дорога и с нетерпением вглядывалась в горизонт – ну скоро что ль?
Дальнейшее развитие событий, с тех пор, как она догадалась о сказке, казалось ей вполне очевидным: дождаться бы, когда сверкнёт под лучами солнца последняя веха перед финишем – Молочная река с кисельными берегами, передохнуть на её съедобном песочке, и – вперёд: к избушке Бабы Яги, где томится в заключении Медведь. Послушно сидя на лавочке… Катая серебряные яблочки по золотому блюдечку… Хм… И пуская слюни.
Что-то плохо у Киры эта картина вязалась с образом Медведя.
Она нахмурилась. В сказке, вообще-то, Яга похитила и удерживала в плену не здоровенного мужика, а маленького ребёнка… Как-то не вяжется… Может, это не про гусей-лебедей? Я ошибаюсь?
Гадательница по сказкам взобралась на очередной пригорок и утёрла пот с лица:
– А вот и не ошибаюсь! – буркнула она себе под нос и устремила задумчивый взор вниз, где под серой кручей змеилась речка с белой, словно известь, непрозрачной водой.
Широкая дорога, с которой путешественница за всё это время сроднилась, спускала свой пыльный язык в прохладную молочную гладь и на этом… обрывалась. От неё не отделялось ни тропки, ни стёжки, ни даже слабого намёка на возможность свернуть. Не могла похвастаться река и пологими пляжами, по которым можно было бы двинуться вдоль извилистого русла. Напротив: скользкие, обрывистые кручи, тянущиеся насколько хватало глаз, не оставляли путнику ни единой надежды пробраться по их кисельному бездорожью.
Недоумённо покусывая губы, Кира спустилась к кромке воды. Здесь диспозиция не стала ясней. Девица опустилась на придорожный валун, кинула рядом опостылевшую куртку. Ну и?
Река выжидательно хмурилась мелкой рябью. А её гостья таращилась на волнующуюся поверхность и пыталась прочесть в однообразном плеске молока зашифрованные рекомендации к действию.
– Главное, - постановила она, - ничего здесь не есть. Иначе снова глюки начнутся. Или приступ самобичевания одолеет с пересмотром жизненных ценностей… Хватит с меня на сегодня откровений.
Сказать, правда, гораздо легче, чем сделать: отколупнуть кусочек кисельного берега и положить его на язык жуть как хотелось с самого детства – каково оно, интересно, на вкус?.. С возрастом любопытство, как выяснилось, не угасло, а наоборот – при непосредственном столкновении с объектом усилилось кратно. До зуда в ладонях.
Дело было, правда, не
Усиленно делая вид, что без умысла и всяких намерений, Кира колупнула кручу, рассыпающуюся под пальцами хрупкими плиточками суглинка, и повертела кусочек в пальцах.
– Интересно, в реке и в самом деле молоко?
Она вздохнула, оглядела ещё раз пейзаж, в котором вынужденно зависла и осторожно попробовала на зуб свою добычу.
– Ладно уж, - попыталась оправдаться перед собой. – Ничего страшного не случиться. Подумаешь, глюки… Не так уж они были и плохи. С удовольствием погрузилась бы в такие же повторно, - она вздохнула и откусила кусок побольше, не распробовав с первого раза. – Так хоть голод утолю. Всё равно непонятно, что дальше делать…
Берега и вправду оказались съедобны, хоть и непривычны на вкус. «Кисель» совсем не походил на знакомый крахмалистый плодово-ягодный напиток, знакомый Кире по детскому саду. Этот был твёрдым, хоть и рассыпчатым, кисло-солёным и сытным. Цвет сероватого теста, правда, не будил аппетита, но голодной и за время своих странствий привычной не воротить нос от любой еды девушке в голову не пришло гурманничать. Набив живот и прослушав его удовлетворённое урчание, они опустилась на колени у кромки реки и зачерпнула в ладони её белые волны. Потом утёрла рукавом молочные усы над губой, подняла голову и… обомлела.
– Ну, вот, началось, - прохныкала она. – Ведь знаю уже, чем эти дармовые потчевания по пути заканчиваются…
Прямо перед ней, аккуратно привязанная к только что материализовавшемуся колышку, покачивалась соткавшаяся из призрачного вечернего воздуха лодка.
– -------------------------
Летний закат полыхал над кисельными берегами, раскрашивая небо за рекой в сочные краски раскалённого металла. Но белая золь её течения не отражала никаких классических дорожек, не сверкала, искрясь, под заходящим солнцем. Словно хищник, берущий жертву измором, она тускло и выжидательно вглядывалась в Киру. Караулила, когда та отреагирует, наконец, на молчаливый призыв и отвяжет предложенную лодку.
Но Кира медлила. До самого вечера она просидела на своём каменном насесте, не решаясь воспользоваться безмолвным и настойчивым приглашением неведомых колдовских сил.
«В конце-концов, - размышляла она, ковыряя большим пальцем ноги в киселе быстро заполняющуюся молоком ямку, - у меня разве есть выбор? Что стану делать, если не доверюсь реке? Поверну назад? Не-е-ет… Так суженых в сказках не спасают… Назвался груздем – полезай в лодку, Кира Андревна! И потом: если ориентироваться всё-таки на историю с гусями-лебедями, то в аналогичной сказке все эти встречные сущности – и печь, и яблоня, и река – вели Алёнушку в правильном направлении. А на обратном пути даже помогали. Стало быть, они не враждебны, а совсем даже наоборот – весьма лояльны… Так чего же ты мнёшься здесь, на камушке, вместо того, чтобы мчаться на выручку к Медведю?!»