Кисельные берега
Шрифт:
– Неприятность? Хм… Дификюльтэ – как это говорим мы, образованные люди. Да, мадам Козловская, увы, мадам Козловская, ничего не попишешь – это мой крест! Я взвалила его на себя, когда согласилась стать женой этого ничтожного человека. Он ведь, негодяй, скрыл от меня, что его дочь от первого брака совершенная дурочка! Но я не ропщу, знаете ли. Нет, вы не подумайте! Я склонила голову смиренно, как истинная христианка и покорилась злой судьбе. Девчонка живёт - как сыр в масле катается, у меня с этим, всем известно, строго! Сыта, одета, обласкана – что ещё дурочке надо? Но на люди её выводить,
– Конечно, дорогая пани Збжевска, раз оно так, то само собой… о чём же речь…
– Вот я и говорю – ни к чему этот цирк! Достаточно позора и так я от её существования в своём благородном роду приняла! Другая бы на моём месте давно уж спрятала этот мужнин подарочек с глаз долой – на дальний хутор или в скорбный дом… Но я – нет! Я этого не сделала, как видите! Потому что я – не такая!..
Пани Збжевска в порыве чувств звонко прихлопнула по чайному столику ладонью, припечатывая своё решительное утверждение, и откинулась на подушки кресла. Кружевной веер в её пухлой ручке негодующе затрепыхался, обмахивая сердитое лицо хозяйки.
… На другом конце беломраморной галереи бесшумно качнулись белоснежные качели, увитые свежими цветами из сада. Медленно воспарили и неторопливо опали воздушные шлейфы из органзы.
Девушка в утреннем белом платье качнула ножкой в атласной туфельке, сообщая импульс качелям, лениво перелистнула страницу парижского альманаха мод.
– Опять, - сказала она, подавляя зевок, - маман насчёт Пепелюшки разоряется…
Её сестра, тяжело вздохнув над хрустальным блюдом с пирожными, выбрала, наконец, кремовое. Надкусила без особой охоты и отложила:
– Что делать, Катажина, - сказала она, брезгливо оттирая липкие пальцы белоснежной салфеткой, - если каждая сплетница в округе норовит наступить маменьке на больную мозоль. Пани Козловская не исключение…
Сёстры снова замолчали, скучающе глядя в сад.
– Что твой Иржи? – подала голос старшая. – Не отпирайся – я видела, как Зося вчера передавала тебе тайную записку. Да ладно, не кривись! Видела я всё – вон за тем кустом сирени вы шушукались. Скажешь, нет?
Стася равнодушно пожала плечами.
– Что ты с ним вожкаешься? От скуки?
– Собираюсь с ним сбежать.
– Что? – рассмеялась Катажина, подняв глаза от модного альманаха. – Вот странная! Да маман тебя убьёт! И я её понимаю: что в самом деле за партия такая – Иржи Вознюк! Из вчерашних торгашей семейство – ни лоска, ни блеска, ни благородства, ни…
– Ну да, ну да. То ли дело мы: троюродная печка левому сапогу князей Огузских…
Катажина захихикала:
– Скажи спасибо, что маман тебя не слышит!..
– Я лучше скажу тебе, сестрица: пан Вознюк устраивает меня во всех отношениях – и состоятелен, и молод, и собой хорош. Вот подберёт тебе маменька благородного старикана – то-то обзавидуешься на моего Иржичка!
Сестра ахнула и запустила в Стасю альманахом:
– Иди к чёрту, душенька! Не собираюсь я за старикана! В Колбаскове, на королевском балу, можно будет себе какого угодно жениха выбрать – буду рыться в них, как в сору! Такого себе добуду, что сама станешь локти кусать, с Иржичком
– Ха! – фыркнула Стася, отправляя растрёпанный альманах в обратный полёт. – Ну и фантазёрка ты, сестрица. О такой возможности всерьёз только наша матушка может рассуждать! Ты уж совсем… Как будто не ясно, что невеста принцу нашему давно подобрана – из Большемокрицкого королевского дома. А пляски эти со смотринами в Колбаскове – так, дань традиции.
Катажине отповедь не понравилась. Она сердито пнула атласной туфелькой белоснежного пуделя:
– Какая же ты гадкая, сестрица! Вечно лезешь везде со своим здравомыслием – помечтать не даёшь!
Стася пожала плечами и скормила остатки пирожного обиженному псу. Тот деликатно чавкал в тишине. Сёстры скучали.
– Пресвятая дева! Какое томительно утро, - простонала старшая, изнывая от безделья. – Хоть бы Своржецкие скорее вернулись из своего дурацкого путешествия! Они хоть и жлобы, но всё равно с ними как-то веселее…
Стася зевнула:
– Подожди ещё, самое страшное впереди… Сейчас пани Козловская уйдёт, и маменька примется три часа пересказывать нам содержание их двухчасовой беседы… о-о-о… А потом час мурыжить кухарку наставленьями по поводу обеда при нашем непременном присутствии – дабы мы учились на её примере правильному, с её точки зрения, домоводству. Кошмар… А потом мы…
– Кто это? – Катажина внезапно сделала стойку, запреметив нечто в саду.
– А, это… - близоруко прищурилась её сестра. – Это Пепелюшка, кто ж ещё… Только она могла растянуться посередь садовой дорожки с полной корзиной клубники. Идиотка… Все ягоды раздавила, наверное…
– Да нет же! – Катажина нетерпеливо поднялась с качелей и наклонилась, заглядывая в просветы меж ветками жасмина. – Я не о ней! Что я, дурочку нашу не узнаю, что ли? Во-он, видишь? – вытянула она палец. – Что за девица с ней? Впервые вижу…
Теперь и Стася привстала, заинтересовавшись. Но, вглядевшись пристальней, зевнула и снова рухнула в кресла:
– Это коровница наша новая. Управляющий, пан Зевчак, кажется, на прошлой неделе принял. Говорят, немая…
– Всё-то ты знаешь, душенька! – скривилась её сестра. – Потому, должно быть, что слишком панибратствуешь с прислугой – это такое вульгарите, фу!
– А что делать? – равнодушно пожала плечом Стася и поправила белоснежное кружево на корсаже. – Помирать со скуки? Так хоть какие-никакие новости, сплетни и разнообразие…
Она порывисто поднялась, прошуршала шелками к беломраморным перилам и легко присела на них – воздушная, точёная, изящная.
– Эй! – помахала рукой в сад. – Попелка! Поди сюда, растяпа! И подружку свою прихвати…
________________________________________________
Курносая девушка со светлыми кудряшками, выбивающимися из-под чепца, вздрогнула. Суетливо заозиралась, подскочила и… невозможным образом тут же врюхалась ногой в корзинку. Уже почти собранные в неё с земли ягоды жалобно чвакнули, а деревянное сабо плотно застряло.