Кисельные берега
Шрифт:
Спутница её потянулась было помочь, но… вместо корзины ухватила руками воздух: неугомонная девица уже неслась, приволакивая пленённую ногу, на зов.
Сёстры, наблюдавшие сие происшествие из своего беломраморного парадиза, остались в целом вполне удовлетворены разыгранной в саду комедией положений.
– О боже! – тем не менее простонала Катажина, мученически закатывая глаза. – Стой там, умоляю! Стася, скажи же уже этой зачушке, чтоб не поднималась на ступени – она же вся в клубнике и в грязи – фи! Слышишь? Стой там, дурында!
Пепелюшка затормозила у подножия лестницы и забавно потрясла
– Что же ты, милочка? – осведомилась Стася, любовно полируя ноготь на холёной ручке. – Неужто весь сегодняшний урожай клубники пересвинячила? Неужто ты думаешь, пан Зевчак или, тем более, маменька, тебя за это похвалят?
– Ах, сестрица! – расстроено всплеснула руками воспитуемая. – Я ведь не нарочно! Такая – просто невероятная – случайность!..
– Случайность? – рассмеялась Катажина. – У тебя таких случайностей по десятку на дню, росомаха! Я удивляюсь! Как можно быть настолько бесподобной неудачницей! А? Ну расскажи нам, не таись: что ты делаешь для того, чтобы ни минуты не прожить без происшествий? Должно быть, к бабке-шептунье ходишь, чтоб заговаривала она тебя на ежедневный конфуз, а? Иначе как объяснить? Стася, дорогая, может, у тебя есть более рациональные объяснения?
Стася подула на ноготок, внимательно его осмотрела:
– Отнюдь. Мне кажется, твоя версия с бабкой-шептуньей самая вероятная… Бог мой, Пепелюшка! Сними уже эту корзинку с ноги – что за вид! Пусть в конце-концов эта поможет, - она, не глядя, мотнула головой в сторону новой работницы. – Коровница, если не ошибаюсь? Впрочем, не ошибаюсь… - она помахала рукой перед носом, - аж здесь смердит…
– О да! – радостно закивала Пепелюшка, присаживаясь на ступеньки и с готовностью протягивая пленённую корзиной ногу. – Пан Зевчак нанял её как раз перед святым Онуфрием. Как нашу Войцеху прострел в поясницу свалил, так и… - нога при непосредственной помощи коровницы выскочила из башмака. А после уж из клубничных тисков выковыряли башмак.
– Правду говорят, что она совершенно немая?
– О, совершенно, сестрица! Ни словечка ни выговорила за всё время, бедняжка. Даже…
– Какой кошмар! – экспрессивно воскликнула Катажина и пренебрежительно фыркнула. – Как же она исполняет свою работу, хотела бы я знать? Как пан Зевчак объясняет ей что делать? Зачем нужно было брать ущербную?
– Так она ведь…
– И как маменька позволила? Ума не приложу!
Стася рассмеялась:
– Маменьке всё, что не дешевле, то и предпочтительней, душечка! Или ты этого не знаешь? Готова поспорить, убогую эту взяли за еду, а не за жалованье. Ну что, Пепелюшка, угадала я?
– О, сестрица, я…
– Обо всём-то ты осведомлена, пани Всезнайка! Прям как наша матушка досужая – вся в неё! – сцедила яд сестрица через змеиную улыбочку.
Стасе это сравнение совсем не показалось лестным:
– Что ж, - парировала она, прищурившись, - обе мы дочери своей матери. Кому что досталось: кому умение и стремление быть в курсе событий – что, к слову сказать, не вовсе уж никчёмное качество, а кому-то – патологическое отсутствие вкуса в выборе шляпок, душечка!
Пока Катажина яростно краснела и по-рыбьи хватала ртом воздух, силясь
– Ну и как же зовут эту новую работницу? – вновь обернулась она к Пепелюшке.
– А…
– Впрочем, какая разница? Если она сама не может назвать своего имени, люди вправе ей его дать. Ведь верно? Иначе, как к ней обращаться с распоряжениями?
Катажина, почуяв новую забаву, поспешила сменить гнев на заинтересованность. К тому же её только что осенила и весьма утешила блестящая идея: ответить на оскорбительный выпад младшей сестры не сейчас, а позже – при маменьке. Пусть! Пусть мадам Збжевска узнает, какого мнения её драгоценная Стася о хорошем вкусе своей родительницы!
Этот коварный замысел немедленно вернул девушке благостное расположение духа. Подхватив на руки белого пуделя, она чмокнула его в чёрный нос и слегка перегнулась на перила рядом с сестрой:
– Ты знаешь, душечка, совершенно правильная и своевременная мысль! И как же мы … м-м-м… это назовём?
Сёстры брезгливо оглядели новую коровницу с ног до головы: её грубо выструганные, массивные сабо с налипшим на них навозом, суконную коричневую юбку с истрёпанным подолом, грязный мятый фартук, покрасневшие руки с лопинами мозолей на ладонях, побуревший от старости, замызганный чепец на немытых волосах, чрезмерно загорелое лицо и облупившийся нос…
Коровница в ответ глядела на них хмуро, насупившись.
– Наша Пепелюшка-зачушка по сравнению с этой, - хихикнула Катажина, - просто принцесса английская…
Стася сморщила носик:
– Да уж… Страшилище, как все простолюдинки… Посмотри, мон ами, что за юбка? Неужто нельзя привести в порядок? Неряха… А эти ужасные волосы и… облезлый нос?..
– А как от неё коровником разит! – старшая из девиц Збжевских спрятала нос в холке пуделя. – Пресвятая дева… - она демонстративно закашлялась. – Пусть будет Вонючка.
– Боже, сестрица, ну что за моветон! – не согласилась Стася. – Как мы станем именовать её при посторонних? Ты, что ж, в хорошем обществе рискнёшь произнести это неизящное слово? Давай, чтоб комильфо. По-французски, что ли…
– Ммммм… Салё*? По-иностранному как-то уж слишком изящно для этой грязнули выходит…
– А по-моему – прекрасно! Для дворовых, прислуги будет она Вонючкой. А между нами и при Своржецких, скажем, Салё! Ну как?
– Эй, Вонючка! – любезно обратилась к немой Катаржина. – Нравится тебе твоё французское имя? Отродясь, должно быть, ты более благозвучно не прозывалась. На деле какая-нибудь затрапезная Грася или Войцеха…
– Да не всё ли ей равно? – хмыкнула младшая и ловко попала в коровницу вишенкой с пирожного. – Она ж всё равно глухонемая… Хоть горшком назови…
Пепелюшка, посиживавшая на ступеньках всё это время и тщательно оттиравшая фартуком башмак, пострадавший от клубничного замеса, осталась, наконец, довольна результатом: фартук, правда, был теперь грязен, зато башмак – чист. И левая нога, принявшая витаминную ванну, тоже чиста. Гораздо более, кстати, чем правая. Пепелюшка обулась и довольно притопнула, как на примерке.