Кисельные берега
Шрифт:
«Что же это? – Кира пугалась своим открытиям всё больше. – Я последнее время думаю и говорю совсем не то и совсем не так, как прежде! Надеюсь, пройдёт… Конечно, пройдёт! Я вернусь в свой возраст, в свой мир и – автоматически – в себя саму: прежнюю, настоящую, привычную Киру. Ну, пожалуйста! Пожалуйста, только бы вернуться!..»
Кира так закопалась в самокопании, что не заметила пролетевшего времени. А его минуло достаточно: Пепелюшка успела уже и посуду в ручейке сполоснуть, и вздремнуть лёгким детским послеобеденным сном… А четвероногие друзья,
– Где они? – зевнула Пепелюшка, присаживаясь рядом с задумавшейся старухой.
– Долго ещё их ждать? Скучно же…
Кстати, да. Кира встрепенулась и извлекла себя из тревожных дум к беспокойной реальности: можно уже начинать волноваться? Пожалуй, нет. Если они и впрямь промышлять затеялись – это дело не быстрое. Жаль, конечно, времени… Ведь тогда они не к завтрашнему вечеру доберуться до пряничного домика, а… когда?
Несмотря на самоуспокаивающие самоувещевания, Кира занервничала. А час спустя психовала уже вовсю. И мысленно изобретала всевозможные кары и сочиняла уничижительные речи, кои собиралась обрушить на загулявшегося и забывшегося Медведя.
Когда же в кустах, наконец, раздался хруст сучьев под тяжёлой пятой пропажи, а на поляну выбралась лохматая бурая туша, Кира так обрадовалась, что моментально позабыла все свои грозные заготовки. Он вернулся! Он их не бросил! И, в общем-то, если не привередничать – не так уж и долго отсутствовал!..
Пепелюшка, от скуки дрессирующая жука-навозника, тут же бросила своё занятие, оставив насекомое навеки недоучкой, и радостно вскочила на ноги:
– Ура! Ура! – захлопала она в ладоши. – Наконец-то мы выступаем! Что же вы так долго, Сырник?
Пёс подбежал к своей любимице, попрыгал на неё передними лапами, лизнул в нос. Между делом схрупал не успевшего далеко сбежать жука и зашарил по поляне, воткнув нос в траву, в поисках другого лёгкого и случайного перекуса.
– Я… тут кое-что принёс вам, девоньки, - сказал смущённо Медведь, глядя исключительно на Пепелюшку. – Вот… У меня узелок на шее закреплён… Отвяжи, Габруся, будь ласка…
– Ой, в самом деле! – воскликнула девчонка и принялась проворно разматывать верёвку, а после распаковывать тряпичный свёрток, к ней привязанный. – Ах! – обмерла потрясённо, обнаружив в узелке колотый сахар и несколько имбирных пряников.
Тая от блаженства, сладкоежка положила на язык белый осколок наслаждения и зажмурила глаза.
– О, милый, милый Медведь! – проворковала она, причмокнув. – Какой же ты славный, хороший, лучший в мире друг!
– Да что там… - проворчал он довольно. – В ближайшей усадьбе просто мой давний знакомый служит… Иногда захожу к нему – он в курсе моей беды, сочувствует, в общем, как умеет…
Пепелюшка с трепетом отвернула ущё один уголок тряпицы и обнаружила под ним неописуемое сокровище в виде горсти изюма и засахаренных орешков. Взвизгнув, она прижала сладости к груди и заскакала по поляне в припадке безудержной эйфории. А потом – никто не успел понять, как это случилось –
И даже не обратила внимания, что с Медведем начало твориться что-то неладное.
Он вдруг медленно осел на задние лапы. Даже дышать как-будто перестал… И замер. Но столбняк длился недолго – зверь мучительно взрыкнул, его выгнуло дугой, скрутило, опрокинуло навзничь и… Он забился в припадочных судорогах, всё более… более… и более… теряя прежние очертания…
У Киры посыпались из рук котелки, которые она прибирала. Пепелюшка завизжала и спряталась за дерево. Сырник завыл.
– Фу! – прикрикнула на него Кира дрожащим голосом. – Заткнись, идиот!
Она во все глаза пялилась на человека, лежащего на том месте, где только что крутило в припадке огромного лохматого зверя.
Человек застонал, задвигался и попытался сесть, опираясь на дрожащие руки. Движения его были неуклюжи и нескладны – бултыхался, как уроненный на спину жук.
Не сильно раздумывая, Кира подбежала к обращённому и упёрлась ему в лопатки, помогая подняться. Усадив, протянула свою кубышку с водой.
Человек пил долго и жадно, обильно проливая воду на русую бороду и холщовую рубаху на груди.
– Я думала, - сказала Кира и глупо хихикнула, - что оборотни, перевоплощаясь, оказываются голыми…
Он отвёл руку с кубышкой и положил её, тяжёлую и слабую, только что бывшую медвежьей лапой, на подтянутое колено. Свесил голову, помотал ею из стороны в сторону, прогоняя дурноту, и поднял глаза на свою подспорщицу.
«Боже…» - подумала та и, зачарованная этим взглядом, опустилась на колени рядом с ним. Промокнула краем своего фартука испарину на его висках, дотронулась до мокрых прядей, прилипших ко лбу…
– Я не оборотень, - промолвил человек знакомым, низким голосом Медведя. – И колдунья накинула на меня медвежью шкуру поверх одежды. С чего бы мне после падения чар оказаться голым?
Тут только, упомянув о падении чар, он в полной мере осознал произошедшее:
– Неужели?.. – прошептал потрясённо, уставившись на свои руки. – Это… случилось?
В порыве захлестнувших его чувств он с силой прижал ладони к лицу, потом запустил пальцы в волосы, вцепился в них и замычал, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Ну же, ну же… - бормотала Кира, гладя его по спине успокаивающе. – Всё хорошо ведь… Хорошее же всё…
– Ох! – выдохнул он, справившись с эмоциями. – Я снова человек! Это… так невероятно! – он вскинул голову, глаза его сверкали победоносно и счастливо. – Кира, я уж и не мечтал! Ты видишь? Ты тоже это видишь, правда? Ты подтвердишь, что глаза мои меня не обманывают?
Кира закивала головой, улыбаясь потерянно сквозь неожиданно задрожавшие на ресницах слёзы.
– Конечно! – воскликнула она излишне ретиво, сжимая в руках фартук. – Конечно, подтвержу!