Кистепёрые
Шрифт:
Как же здорово и как здесь хорошо! Надеюсь, так себя почувствует каждый, кто зайдёт в байму. Это и массовость игроков, и добавочные инвестиции, и повышение рейтинга за счёт пальца вверх.
В байме только Лысенко, надо бы навестить, ещё двое из нашей команды, тусят в труднодоступных локациях, явно просматривают, что создала «Алкома», она ещё и художник-дизайнер, а вон ещё одна помигивающая точка ползёт за соседним хребтом и широкой рекой.
Я присмотрелся, сердце довольно тукнуло и вроде
– Приятно, – пробормотал я, – посмотрим.
Через хребет перебираться часы, да и те с неимоверными трудностями, я воспользовался приёмом, который называется телепортацией, будет введён, если будет, в самом конце для высшего левла, когда освоят все остальные виды маунтов, от ослика и до боевых носорогов.
Она испуганно оглянулась, когда я возник за спиной, но когда узнала, радостно охнула:
– Ой!.. Как ты…
– Ветром, наверное, – предположил я.
Она посмотрела по сторонам.
– А здесь ветер бывает?
Надо учесть, мелькнула мысль, что-то о ветре забывают все, а вслух сказал бодро:
– Конечно! Просто сейчас безветрие. И мухи с комарами будут.
– Где ты научился подкрадываться так стелсно?
– В Высшей школе боевых искусств, – ответил я скромно. – Правда, не в этой байме. Как ты?
Она кивнула в сторону дорожки, что выводит из леса на зелёный простор.
– Если хочешь, пойдём вместе, у меня мало времени. Обеденный перерыв никогда не бывает длинным.
– Ого, – сказал я невольно, – вот на что ты его тратишь.
– Здесь здорово, – сообщила она, – мне хорошо. Ни на какие курорты не поеду, здесь отдых лучше.
Некоторое время бежали молча, деревья послушно уступают дорогу, а когда навстречу выскочила опушка, замедлили шаг, она всё чаще поглядывает на меня искоса, во взгляде интерес, вдруг поинтересовалась:
– Хочешь, скажу, о чём думаешь?
Я ответил с понятной настороженностью:
– Ну… скажи…
– Бот я или не бот, – сказала она с весёлым вызовом.
Я, как ни держал себя в руках, но всё же чуточку смешался, спросил с неловкостью:
– Почему так решила?
– Я тоже, – сообщила она, – смотрю на тебя и думаю, бот или нет? Вроде бы нет, как ты сказал, но кое-какие моменты очень даже намекивают.
Я смутился, постарался ответить шутливо:
– Все мы в чём-то либо боты, либо что-то ещё забавнее. Говорим и делаем то, что положено, а не что хочется нашим кистепёрым натурам. Это называется воспитанием и хорошими манерами. Или приличиями, не помню. А что, человек должен быть свиньёй, чтобы быть человеком?
Она засмеялась.
– Интересная формулировка!..
– Увы, – напомнил я, – когда говорят, что ничто человеческое не чуждо, имеют в виду как раз животные порывы, а не желание заняться
Её взгляд посерьёзнел, спросила всё ещё шутливо, но с серьёзной ноткой в голосе:
– Чувствуется обида за математику. Неспроста?
– Я математик, – признался я. – В основе. И вообще обожаю точные науки. Дают стабильность, уверенность и предсказуемость в сумасшедшем мире гуманитариев… ещё ни один математик не начал войны! Их затевают те, кому ничто человеческое, как они говорят, не чуждо!
– Хотя какое оно человеческое? – сказала она лёгким голосом. – Ты прав. Вообще-то и человеческое, человек ещё та свинья, волк, гиена и нечто похуже. Но как-то же карабкаемся к зениту сингулярности?
– Карабкаемся, – согласился я и невольно вздрогнул. – Вот-вот вообще полетим… страшновато. Свиньи не летают, а мы, как ты сказала не по-женски верно, ещё те хищные кистепёрые. Нам только в сингулярность. Но тогда лишимся всей этой красоты?
Я повёл рукой, захватывая половину мира, она посерьёзнела.
– Я про сингулярность от ваших услышала, всё теперь думаю, а что будет с нами?.. Это не термоядерная война, которой можно избежать! Сингулярности не избежать, если верить вашим, а они парни головастые, знают, о чём бяшут.
Я вздохнул, зябко повёл плечами.
– Просто не думай, здесь так хорошо. Вон там деревня, да?
– Какая деревня, – возразила она, – уже село!.. Да ещё какое!.. Я только что прошла там, пообщалась.
Я поинтересовался:
– И как там энпээсы?
Она улыбнулась во весь рот.
– Уже не совсем тупые.
– А что, – спросил я, – раньше было иначе?
Она засмеялась.
– Всего неделю ещё совсем как чурки. Ничего не знали, ничего не умели!.. А сейчас уже и поговорить могут, как люди. Про огороды знают, а кто-то собирается коровок завести!..
– Это уровень, – согласился я. – Коровки, гм… Это уже животноводство.
– Это же хорошо?
– Но слишком быстро, – определил я. – Это инфляция несётся галопом, а люди не должны.
Она красиво рассмеялась, на щеках появились умильные ямочки.
– Люди?
– Всё очеловечиваем, – согласился я с некоторой неловкостью. – Эгоистично, но вообще-то верно. Человек – высшая форма, значитца, всё подтягиваем к себе, хотя сами кое в чём уже опускаемся. Но, возвращаясь к нашим баранам, здесь социальный прогресс чуточку притормозим. Пока эта эпоха побудет во власти охотников и собирателей.
– Я и говорю, – ответила она, – село, а не деревня! Сегодняшние от вчерашних, как небо от земли!.. Я думала, это хорошо.
– Хорошо, но неправильно, – пояснил я. – Нельзя из феодализма в коммунизм, а из первобытно-общинного в сингулярность.