Китай-город

Колодный Лев Ефимович

За колоннадами торговали сукном, парчой, шелками, золотом и серебром, кожами. Был и музыкальный магазин Павла Ленгольда, куда часто заходил всем известный в Москве гитарист Михаил Высотский, умерший в один год с Пушкиным. Сын крепостного приказчика вырос в барских комнатах с детьми известного в свое время эпического поэта Михаила Хераскова, автора "Россияды". В честь Хераскова его крестника и любимца назвали Михаилом. На семиструнной гитаре он виртуозно исполнял фуги Баха, пьесы Моцарта, русские народные песни и свои сочинения. Его приглашали играть в лучшие дома. И к нему в дом стремились знаменитые современники, оставившие о гениальном артисте воспоминания в прозе и стихах.

Что за звуки! неподвижно внемлю

Сладким звукам я;

Забываю вечность, небо, землю,

Самого себя...

Это признание Михаила Лермонтова, как пишут, бравшего уроки

игры на гитаре у Высотского. Ему поэт преподнес после одного из концертов стихотворение "Звуки". Учился у гитариста и Егор Маковский, музыкант, художник-любитель, чей дом был открыт для писателей, артистов и художников. В истории русского искусства он известен тем, что три его сына Константин, Николай и Владимир - стали признанными живописцами, а также тем, что по его инициативе в доме на Ильинке,14, собирался кружок любителей рисования с натуры. К делу своему они относились серьезно, класс напоминал храм искусства, украшенный картинами, античными статуями. Эту атмосферу нарушала "анатомическая фигура без кожи", по ней учились рисовать человека. Кружок 1 июня 1833 года получил статус Московского художественного класса. Его директорами стали опальный генерал Михаил Орлов, историк и библиофил Александр Чертков, собравший "Чертковскую библиотеку", адъютант генерал-губернатора Скарятин, избавивший энтузиастов от внимания полиции, принявшей было вечерние собрания любителей искусства за политические посиделки. Класс, преобразованный позднее в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, три года собирался в Китай-городе.

Но этот художественный эпизод не меняет общей картины царившего в нем "торжища". Ильинка оставалась центром торговли и коммерции. На своем пути они смели еще одну церковь - Дмитрия Солунского, стоявшую на углу улицы и Рыбного переулка. За тридцать лет до отмены крепостного права здесь появился Биржевой зал, а площадь перед ним стали с тех пор называть Биржевой.

"Но вот и биржа - Московская биржа, почти младшая из всех существующих в торговых городах Европы и поэтому уступающая им в обширности и даже, может быть, в великолепии здания; но едва ли не равная со многими из них значительноcтью своих оборотов", - писал в "Московских рынках" публицист Иван Кокорев о Биржевом зале, еще не превратившемся в храм Меркурия с портиком и колоннадой. Ей, по его словам, недоставало ажиотажа, больших спекуляций акциями, шумной хлопотливости и "вавилонского столпотворения". Но и тогда здесь десятки и сотни тысяч рублей переходили из рук в руки, и "главные капиталисты управляли почти всей внутренней торговлей России".

С описания Ильинки и Биржевой площади начал роман в пяти книгах "Китай-город" Петр Боборыкин, писатель и непревзойденный знаток старой Москвы. "Улица и площадь смотрели веселой ярмаркой. Во всех направлениях тянулись возы, дроги, целые обозы. Между ними извивались извозчичьи пролетки, изредка проезжала карета... На перекрестках выходили беспрестанные остановки. Кучера, извозчики, ломовые кричали и ходко ругались. Городовой что-то такое жужжал и махал рукой". Как видим, Ильинка познала "беспрестанные остановки", то есть, пробки, еще во второй половине ХIХ века.

Ильинка стала символом преуспеяния и купеческой чести. Улица не раз поминается в монологах купцов- героев пьес Александра Островского: "Разница-то велика: по морозу в каком-нибудь срам-пальто прыгать да кулаки подувать или в шубе с седым бобровым воротником по Ильинке проехаться", философствует удачливый Ераст в "Сердце не камень". А Самсон Силыч Большов у порога долговой тюрьмы страшится, что его проведут по Ильинке: "А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то идти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется..."

Одних разорившихся купцов вели по улице в долговую "яму", другие позволяли себе, прежде чем засесть в амбаре, "пролететь Ильинкой в Успенский собор на тысячных рысаках", о чем вспоминал в "Московской старине" певец и литератор Петр Богатырев, еще один бытописатель Китай-города и купеческой Москвы конца ХIХ века.

Тогда архитектурные декорации в четвертый раз начали стремительно меняться. Классицизм и ампир ушли в прошлое. Не стало ни классической Москвы Матвея Казакова, ни ампирной Москвы Осипа Бове. Даже такие огромные здания, как Верхние и Средние торговые ряды, не устояли под напором нового времени и укоренившейся привычки ломать старое или менять фасады, как вышедшее из моды платье. Один за другим множились здания в "русском стиле" без колоннад и портиков. Ильинка стала первой наращивать этажи и масштабы зданий.

Сначала церковь Ильи Пророка на бывшем

Новгородском подворье в 1865 году затерли новыми Теплыми рядами. До этого лавки со времен Ивана III не отапливались. "А там, дальше, виднелся кусок "теплых" рядов. Лестница с аркой, переходы, мостики, широкие окна манили покупателей прохладой летом, убежищем от дождя и теплом в трескучие морозы", - описывал эти ряды автор "Китай-города".

Рядом Троицкое подворье на Ильинке, 5, времен Екатерины II, надстроили тремя этажами с угловой башней. В результате появилось в 1876 году сохранившееся до наших дней пятиэтажное здание, самое высокое тогда в Москве. Вместо старого трактира - в нем открылся "Новотроицкий трактир", роскошный ресторан. Он не удостоился чести быть помянутым в "Москве и москвичах" Владимира Гиляровского. Но о нем говорят в "Бешеных деньгах" Александра Островского. И не только в пьесе. "Надо сказать о достопримечательности этой улицы - "Новотроицком трактире", фигурировавшем во многих русских романах. Там московское богатое купечество на славу кормило и поило своих покупателей, происходили "вспрыски" вновь затеянных торговых миллионных дел. В "Новотроицкий трактир" считалось необходимым свести всякого "видного" иностранца, впервые прибывшего в Москву", - писал Петр Богатырев в "Московской старине".

Роскошные трактиры и огромные торговые ряды делали погоду на Ильинке, влиявшую на климат всей Москвы и всей России...

"ЛЕСОРУБЫ" СТАРОЙ ПЛОЩАДИ

Не знавший казенных заведений Китай-город заполнили после революции государственные советские учреждения. Лучшие здания заняли народные комиссариаты СССР и РСФСР. (После войны Сталин переименовал их в министерства.) В Верхних торговых рядах делил хлеб наркомат продовольствия. Он занял самое большое сооружение конца XIX века. Соседние Средние торговые ряды оккупировал наркомат по военным и морским делам. Их построил Роман Клейн в том же русском стиле, в каком Андрей Померанцев представил белокаменные Верхние ряды на Красной площади.

Около Средних рядов, где купцы занимались оптом, с 1918 прохожие не останавливаются. Потому что незачем. В "Красной Москве" за ними закрепилось название 2-го дома РВС, то есть Революционного Военного Совета. Все лавки единолично занял наркомат, ныне министерство обороны России. Какие именно управления заполняют бывшие склады, амбары и магазины - сведений в открытой печати, по понятным причинам, нет. Известно, что среди них помещалась редакция "Красной звезды", которая начала здесь выходить с первого января 1924 года по адресу - Ильинка, 2. Год она издавалась при председателе РВС и народном комиссаре Троцком, придумавшем красную звезду - отличительный знак "рабоче-крестьянской Красной Армии". Сын богатого херсонского колониста, "местечковый стратег", по словам одного из его недругов, заимствовал псевдоним у старшего надзирателя одесской тюрьмы. Молодой марксист отсидел срок под именем Льва Давидовича Бронштейна. Этот вождь мировой революции помимо деяний по захвату власти организовал Красную Армию и руководил ею семь лет. Таким образом, наши вооруженные силы некогда управлялись в годы войны и мира сугубо штатской личностью, о чем ныне безуспешно мечтают демократы.

Средние торговые ряды занимают с внутренним двором 4 000 квадратных сажен. В год сооружения, 1894, земля под ними оценивалась в 5 миллионов рублей. Московские купцы владели строениями, стоившими 2 миллиона 851 тысячу 549 рублей. (За 1 рубль России до революции давали 2 доллара США.) Как узнал я из старого справочника, в этих рядах насчитывалось около 300 помещений. Все это богатство городу Москве не возвращают, старинные строения влачат жалкое существование.

В конце Ильинки процветавшее Северное страховое общество возвело мрачного цвета комплекс зданий с часовой башней. Их появление связано с именем инженера Ивана Рерберга, автора Киевского вокзала и Центрального телеграфа. Куранты на башне вызванивали время, соревнуясь точностью с курантами Спасской башни. Но в отличие от них, колокола здесь играли не "Боже, царя храни", а музыку современника Скрябина во славу ХХ века. Под их звон въехали в национализированные деловые дома наркоматы юстиции, промышленности и торговли. Позднее вселился наркомат рабоче-крестьянской инспекции, тот самый, которому прикованный к смертному одру Ленин посвятил одну из последних статей под названием "Как нам реорганизовать Рабкрин". Он пытался с помощью элитного контрольного аппарата из рядовых членов партии противостоять злодеяниям верхушки советской власти. Что из этого вышло известно. До перехода в кабинет Генерального секретаря ЦК Рабкрином руководил по совместительству Сталин, нарком по делам национальностей.