Китай-город
Шрифт:
– По какой цели ведется стрельба?
– запросил по телефону военных, выйдя из зала заседания, встревоженный председатель исполкома, глава городской власти.
– Над Москвой летает самолет противника...
Спустя миг с грохотом вылетели окна и двери. Все руководство Москвы, секретари горкома, генералы чудом избежали гибели. Бомба пролетела в нескольких метрах от стола, где они заседали. Пострадавших вывели из горящего дома задним ходом во двор. А все, кто ждал в приемной встречи с руководством - погибли. В их числе оказался драматург Александр Афиногенов. Его пьесы шли на сцене лучших театров, одна из них, "Машенька", пользовалась небывалым успехом. В дни войны писателя назначили заведовать литературным отделом Советского информационного бюро, игравшего роль рупора правительства СССР. Ежедневные сводки с фронта "от Советского
Уехавшего из Москвы на Украину Хрущева заменил в МГК Александр Угаров, секретарь Ленинградского горкома, "хороший и умный человек, которого я уважал", по словам Никиты Сергеевича. Но Угаров ничего не успел. Со Старой площади вождь отправил его погибать на Лубянку. Москву возглавил Щербаков. Кроме всего прочего, он в годы войны занимал посты заместителя наркома обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии, имел погоны генерал-полковника. Такая колоссальная нагрузка раздавила его в 44 года. Отпраздновав Победу 9 мая 1945 года, на следующий день Щербаков внезапно умер.
О нем Хрущев отзывался так: "Подстраиваясь под Сталина, он псевдоруководил Главпуром РККА, спился и вскоре после войны умер. Остался один Попов - неумный человек и грубый администратор. Он настроил против себя многих людей. Но за это Сталин его не прогнал бы. Однако на него пришла анонимка, в которой Попов изображался заговорщиком. Конечно, никаким заговорщиком он не был". Георгий Попов, бывший любимец вождя, чуть было не разделил вместе со своей командой участь руководителей Ленинграда, уничтоженных с клеймом "заговорщиков". Бывшего первого секретаря МК и МГК отправили в провинцию руководить заводом , благодаря Хрущеву, посчитавшего донос клеветой. Он хорошо знал всех, помянутых в анонимке.
Ни о ком так плохо не высказывался Хрущев, как о Щербакове, "гнуснейшем человеке", "подхалиме", "цепном псе", который "грыз людей и буквально на спинах своих жертв выдвигался". В подтверждение всем обвинениям он приводит единственное происшествие, случившееся на "Ближней даче". Тогда три друга, Маленков, Берия и Хрущев, чтобы не спиться во время ночных застолий у Сталина, сговорились вместо вина наливать в бокалы подкрашенную воду. Ее для них подавали в винных бутылках. Щербаков случайно отпил подделку и громогласно разоблачил "заговорщиков", отделавшихся тогда легким испугом. (Я был свидетелем того, как Хрущев искоренял память о "гнуснейшем человеке". После митинга на "ВДНХ" по случаю открытия новой линии метро поезд с почетными пассажирами во главе с Никитой Сергеевичем остановился на следующей станции - "Щербаковской". А дальше почему-то долго не отправлялся. По перрону забегали люди. Рабочие получили приказ - сбить со стен литеры с именем Щербакова. Так, на следующий день все узнали об "Алексеевской".)
Правил Москвой "один Попов", пока Сталин не вернул на прежнее место испытанного Никиту: "Довольно вам работать на Украине, а то вы совсем превратились там в украинского агронома". Начался последний московский период деятельности Хрущева. Первые три года пришлось ему достраивать высотные дома и пышные станции метро. А после смерти Сталина, став первым секретарем ЦК, он произвел революцию в градостроительстве.
Москва деревянная и каменная при нем стала железобетонной. У первого секретаря родилась идея фикс: собирать дома из деталей, как автомобили на заводе. Вручную, кирпичной кладкой, сделать это было невозможно. Пришел конец кирпичу, из которого строили со времен Ивана III. Наперекор мнению всех авторитетов, Хрущев сделал ставку на сборный железобетон. Ему страстно хотелось дать людям достойное жилье, решить задачу, которую коммунисты не могли выполнить с 1917 года, пообещав народу светлое будущее. Поэтому Хрущев долгое индивидуальное проектирование заменил молниеносным типовым. За год Москва начала строить вместо 400 тысяч квадратных метров жилой площади - 5 миллионов! Пятиэтажные панельные дома с малометражными, но отдельными квартирами на одну семью, стали благожелательно называть "хрущевками", прощая им низкие потолки, крохотные передние и кухни, прочие недостатки. В новостройки с радостью
Он передал ключи от Москвы Екатерине Фурцевой, первой в истории женщине, правившей городом. Она стала первой и последней в составе Президиума ЦК, откуда ее неожиданно и без всякой видимой причины вывели. Фурцева вскрыла себе вены и чуть не погибла после предательства тех, кого считала друзьями. При Хрущеве она избиралась вторым секретарем МГК. По Москве ходили слухи, что Екатерина чуть ли не любовница Никиты. Ее красота и жизнелюбие давали повод любым сплетням. Дочь текстильщика и сама недолгое время ткачиха поднялась по ступенькам партийной лестницы до пятого этажа Старой площади, 4, где располагались кабинеты секретарей ЦК. Сейчас часто вспоминают о ее деятельности в должности министра культуры СССР. В этой роли она пребывала четырнадцать лет до внезапной смерти. Министерство помещалось рядом с ЦК, на Ильинке, 10, в бывшем роскошном частном банке. В этих стенах Фурцева принимала мастеров культуры нашей страны и Запада, приезжавших в Советский Союз, благодаря ей, на гастроли, фестивали и конкурсы.
Приняла она здесь Арманда Хаммера, американского миллиардера-долгожителя. Молодым миллионером приехал он в голодную Россию и доставил пароходом хлеб, удостоившись приема у Ленина. Из его рук получил концессию, первым начал инвестировать капиталы в экономику социализма. Делал это и при Владимире Ильиче, и при Леониде Ильиче. За выручку скупал в "пролетарской Москве" по дешевке на аукционах и в комиссионных магазинах музейные ценности. В Америке - перепродавал за истинную цену. Я встретил Хаммера в приемной Фурцевой. В тот приезд он подарил портрет кисти Гойи, как пишут, поддельный, и автограф Ленина, истинный. А получил право построить деловой центр с залом на 2000 мест на Пресне. С Ильинки проехал с ним на Кузнецкий мост в магазин "Подписных изданий" и купил неизвестный Хаммеру том Ленина, где речь шла о давнем приеме в Кремле. В толстом бумажнике миллиардера, данном мне у кассы, рублей не оказалось. Заплатил я своими. А на следующий день брал у Арманда интервью в роскошном номере 107 "Националя", где Ленин жил.
Пишут, какой Екатерина Алексеевна была обаятельной, как дружила с Людмилой Зыкиной, посещая с подругой Сандуны. Вспоминают, как поддержала того или иного творца. (От себя добавлю, благодаря Фурцевой Илья Глазунов получил мастерскую в башне дома "Моссельпрома". Она же по просьбе Джины Лолобриджиды позволила беспартийному командировку в Италию. С Рима началось триумфальное шествие художника по столицам Запада, где ему позировали короли, президенты и премьеры. Что породило злобные выдумки на московских кухнях, где страдали в изоляции от мира московские интеллектуалы.)
Главный поступок жизни, не оцененный по достоинству, "Екатерина III", она же "первая леди СССР", как называют Фурцеву сегодня, совершила до службы в министерстве. Будучи секретарем ЦК, она присутствовала на судилище, где соратники Хрущева решили снять его "с вышки". Неизвестно, чем бы закончилось обсуждение, если бы эта женщина не вышла под благовидным предлогом из зала заседания. Фурцева обратно не вернулась, а села за телефон и вызвала в Москву членов ЦК, верных Хрущеву. За что могла поплатиться головой. Слетевшиеся в столицу сторонники вернули Никите Сергеевичу власть, что позволило ему еще семь лет бурно управлять великой страной, пока те же соратники путем заговора не отправили его на пенсию.
(В Китай-город, бывший Никольский переулок, называвшийся "проездом Владимирова" в честь забытого ныне большевика, меня пригласили в "Московский рабочий". И предложили написать о Московской кольцевой автомобильной дороге. По совершенно пустой МКАД я промчался за час, преодолев 109 километров в кабине грузового ЗИЛа, как только замкнули круг, ставший границей Москвы. Рецензировал рукопись неизвестный мне Б. С. Земенков, сделавший на полях новичка сотню замечаний. Не успел я с ним познакомиться, потому что суровый рецензент вскоре умер. То был выдающийся знаток города, поэт и художник, собравший массу сведений о "Памятных местах Москвы". Так называлась его классическая книга о том, где и кто из замечательных людей жил на московских улицах.)