Китайский проезд
Шрифт:
Но Винсент не успел разглядеть на телеэкране наряд первой леди – в больничном коридоре послышалось стремительное цоканье каблуков. Семнадцатиэтажная Центральная клиническая больница, построенная незадолго до развала СССР для стареющих кремлевских пациентов, отличалась от остальных московских больниц не только тем, что здесь работало паровое отопление и в каждой палате стояло по телевизору. Поскольку количество кремлевских старцев резко уменьшилось, больница – за валюту – обслуживала теперь всех желающих. Однако охотников платить двести долларов в день за пребывание в этом медицинском «раю» практически
Дверь распахнулась рывком, как от взрыва.
– Винсент! – влетела в палату Александра, в руках у нее были цветы. – Are you o’kay?
За ней вошли дежурный врач и медсестра.
Винсент видел ее огромные встревоженные глаза, ее прекрасное лицо и разметавшиеся по плечам волосы.
– Oh, God! – сказал он. – You are so beautiful! (Ты так прекрасна!)
– Перестаньте, Винсент! Как вы себя чувствуете?
– Честно?
– Да! Конечно!
– Я чувствую себя дерьмом. Ко мне пришла самая прекрасная женщина в мире, а я в больничной пижаме.
– О Винсент! Прекратите! – Она чмокнула его в небритую щеку и оглядела палату. – Что вам тут нужно?
– Так же честно?
– Нет, на самом деле!
– Ты имеешь в виду – мое последнее желание, да? Док, вы не могли бы выйти?
Доктор и медсестра усмехнулись.
– Нет, я серьезно. Пожалуйста, выйдите, – попросил их Винсент.
– Зачем? – удивилась Александра.
– Ты же хочешь узнать, что мне нужно. Мне нужно, чтобы ты поцеловала меня так, как тогда в «Президент-отеле». Если ты немедленно не сделаешь это, я умру.
– Винсент! – сказала она укоризненно.
– На этот раз я не шучу, – произнес он и без всякой улыбки пытливо посмотрел ей в глаза.
От этого взгляда нельзя было отвернуться или отделаться шуткой.
Александра замерла, улыбка сползла с ее лица. И какая-то особая взаимопритягательная энергия вдруг потекла по их летящим друг к другу взглядам.
Медленно, почти безотчетно Александра приблизилась к Винсенту, наклонилась над ним и прильнула к его губам.
Он закрыл глаза.
Врач и медсестра принужденно улыбались.
Но поцелуй затягивался не на шутку, это уже выходило за пределы платоники. Винсент обнял Александру за плечи, его тело напряглось под больничным одеялом и аркой восстало навстречу ее телу, и Александра, слабея, уже прижималась к нему всей грудью – не только как к отцу, которого у нее не было с трех лет, но и как к мужчине, которого у нее не было, оказывается, никогда…
Врач кашлянул, потом еще раз, громче.
Александра с усилием оторвалась от Винсента, а он, не открывая глаз, упал спиной на койку и произнес умирающим голосом:
– О Бог, я умираю… Доктор…
– Ой! Доктор! – испуганно вскрикнула Александра и схватила его за руку.
Винсент открыл глаза:
– Я пошутил, Саша. Я люблю тебя. Я люблю тебя всем своим больным, черт его побери, сердцем.
– Вы сукин сын! Я же правда испугалась!
На
– Я думаю, на сегодня достаточно, – сказал врач.
– Секунду, док! – попросил Винсент и жестом подозвал врача к себе поближе. – Мне нужна бутылка шампанского.
– Да вы что! – возмутился доктор. – Это больница!
– Com’on, doc! Это «кремлевка». У вас тут есть все.
– Винсент, не нужно! – сказала Александра и усмехнулась: – Я все равно не пью сегодня.
Но Винсент отмахнулся:
– Конечно, пьешь! Сегодня мой день рождения. Ради этого и Клинтон прилетел.
56
– И Клинтон, и Ширак, и даже мой друг Коль прилетели сюда не для того, понимаешь, чтобы меня поддержать. Конечно, мы обнялись перед камерами, они сказали какие-то слова для прессы. Но… Главное случилось вчера в Спасо-Хаус. Клинтон закатил ужин моей оппозиции и позвал на него Зю Гана. Всех остальных – ладно, это мелочь. Но коммунистов! То есть если в США они устроили ему смотрины, то здесь это было почти сватанье. Они, понимаешь, посчитали: раз у нас с ним одинаковый рейтинг, то и шансы равные. Чего ж им не подкормить будущего коммунистического президента…
Ель Тзын, толкая детскую коляску со спящим младенцем, неспешно шел по весеннему парку на своей ближней даче в Завидове – медлительный и крупный, роняющий короткие тихие фразы, как Брандо-Корлеоне в разговоре со своим сыном Майклом. Только вместо сына рядом с президентом шла его дочь.
– И вот тебе первый, понимаешь, результат, – продолжал он. – Международный валютный фонд заморозил нам очередной транш, триста сорок миллионов долларов. А мне сегодня мой шофер говорит… Ему, понимаешь, весь кремлевский автопарк поручил сказать мне, что они уже третий месяц без зарплаты. То есть денег в казне вообще нет – все разворовали, мерзавцы! Но просить у Клинтона я не буду.
– А у Коля? – негромко спросила дочь.
– Просить ни у кого нельзя, запомни! Кто просит – уже проиграл. Даже если выпросил. Нет, всегда делай так, чтобы сами пришли и дали.
– Но как? Мне уже нечем даже плакаты оплатить!
– Знаю. Ты круто развернулась. Это хорошо. Хотя и у тебя, понимаешь, воруют. – Он жестом остановил ее ответную реплику. – Не важно. Думаешь, у Клинтона все чисто? Но проверять мы будем не твоих орлов, с ними потом… А сейчас… Раз у нас нет денег, то Зю Гану тем более пора перекрыть кислород. Поэтому назначишь его банкам проверку. Настоящую. И всем остальным, кроме Ле Бедя. Когда перекроешь кислород всем, кроме него, он поймет. И придет к тебе торговаться.
– Ко мне? – удивилась дочь.
– Он придет к тебе, чтобы прорваться ко мне. Но принять его должен твой помощник, не выше. А ты будешь делать вид, что он нам вообще не нужен. Мол, лишишь его банк лицензии и – все, нет генерала. Понимаешь? Нужно, чтоб он сам стал на задние лапы…
В глубине аллеи возникла фигура генерала Бай Су Койя, он стремглав бежал к президенту.
– Видишь? – сказал дочери президент. – Так никогда не бегай. И сыну не разрешай. – И предупредительно поднял руку, приказал подбежавшему генералу: – Тихо. В чем дело?