Клад адмирала
Шрифт:
Ковшаров опасался, как бы капитан не воспротивился: машинист и без него под надлежащей опекой. Очень просто мог не подчиниться. В этой необычной команде он, Ковшаров, хоть и начальник, но в полной его власти лишь адъютант. Что касаемо Взорова и Васильева, – догадывался, чувствовал, – в любой момент оба и каждый в отдельности могли заявить о своих неведомых полковнику полномочиях, предъявить в подтверждение документы.
Опасения насчет капитана оказались напрасными. Со словами: «Слушаюсь, господин полковник», – он встал, быстро оделся. Минуты не прошло, был готов
– Будьте внимательны, – напутствовал полковник. – По прибытии в Пихтовую подойдете к начальнику станции.
– Есть. – Капитан исчез за дверью.
Ковшаров и адъютант взглядами проводили капитана.
Старший лейтенант Взоров вел себя так, словно рядом ничего не происходит. Даже не поднял головы, не вскинул глаз. В своем черном мундире, подчеркивающем принадлежность к флоту, сидел со скрещенными на груди руками на мягком, обтянутом бархатом диване. Евангелие в тисненом коленкоре и с золотым крестом лежало на столике перед ним. Утром, войдя в вагон, разделся, повесил шинель на крючок на стене, положил Евангелие на столик, но так и не раскрыл его. В продолжение всего пути вставал редко, был молчалив, подчеркнуто отчужден от спутников. Глядел в одну точку на обложку книги и думал о чем-то своем.
Замкнутость, отрешенность Взорова не устраивали полковника. Предстоял серьезный разговор наедине, и в этом разговоре Ковшаров во что бы то ни стало должен найти общий язык со старшим лейтенантом. Во что бы то ни стало! Капитан Васильев, конечно, тесно связан с контрразведкой, хоть и скрывает. Но он по сравнению со старшим лейтенантом мелок. Взоров – человек самого адмирала, из личного его конвоя. Прийти к соглашению с таким – половина, нет, все три четверти успеха намеченного предприятия. Но нелегкая задача не то что договориться – просто разговорить этого молодого морского волка, по меньшей мере год не видавшего моря. А надо.
Полковник выразительно посмотрел на адъютанта. Он сидел на том же диване, что и Взоров, только в другом углу, чуть развалясь.
Поручик Хмелевский тыльной стороной ладони прикрыл рот, сладко зевнул.
– Хотите спать, Алеша? – спросил Ковшаров.
– Нет-нет, Дмитрий Андреевич. Просто… – Поручик быстро отнял руку ото рта, встрепенулся, выпрямился.
– Да будет вам. – Полковник усмехнулся. – Ступайте лучше отдыхать. Понадобитесь – разбужу.
Адъютант согласился легко, поднялся и отправился в спальное купе.
Как раз в это время паровоз дал два коротких гудка, состав дрогнул, трогаясь с места. Опять полковник встал к окну и отодвинул шторку. Деревянный, с заснеженной крышей вокзальный домик плыл мимо. У домика было безлюдно. Огонь единственного зажженного фонаря над дверью тускл.
Пристанционное село было крупным. Полковник не однажды проезжал мимо него в светлое время суток. Однако сейчас подумалось: вся Издревская лишь и состоит из единственного этого слабо освещенного домика… Да Бог с ним, с этим селом. Мелькнуло и кануло. И хорошо, коли никогда в жизни больше не привидится. Разве во сне. И то в дурном сне. Вот сухопутный моряк – забота. Время, однако же, толковать с ним, подбирая
В рабочем купе было несколько стульев. Полковник переставил один из них, сел напротив Взорова. Лишь дубовый столик разделял их.
– Восемнадцатое ноября нынче, – сказал после непродолжительного молчания.
– Восемнадцатое, – машинально отозвался старший лейтенант. По-прежнему он был погружен в свое.
– Именно ровно год назад свершилось. – Полковник глубоко вздохнул. – Вы были в Омске в этот день в прошлом году?
– Так точно, в Омске, – опять односложно откликнулся Взоров.
– И я. Благословенный, блистательный день. Кто бы мог подумать, что так все обернется.
Старший лейтенант не ответил. Ковшаров вынул из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо листок бумаги, развернул. Литографированный портрет Временного Верховного Правителя Колчака был помещен в верхней части квадратного листка, ниже – отпечатанный текст, еще ниже – факсимильная адмиральская подпись, тоже слитографированная.
– Представьте себе, посейчас храню воззвание адмирала к населению России.
Взоров нехотя вернулся мыслями к действительности, поглядел на бумажку в руках полковника.
– Адмирала предали, – негромко спокойно сказал он.
– Кто, помилуйте, предал его высокопревосходительство? – пряча бумагу во внутренний карман кителя, спросил полковник.
– Хотя бы доморощенные богатеи. Никто – ни из уральских, ни из сибирских – не пожелал даже дать заема…
– Полноте, господин старший лейтенант. О чем вы? Вместе с властью адмирал получил весь российский золотой запас. После этого клянчить деньги у кого-то – грех. Ежели уж всерьез объявил крестовый поход против большевизма, нужно было во имя великой цели, коли требуется, потратить все до последнего слитка, до последней монеты. Скажите лучше, адмирал оказался никудышным политиком. Да и военным – тоже.
– А вам не кажется, господин полковник… – Взоров приподнялся, готовый вспылить.
– Подождите! – Ковшаров сделал жест рукой, призывая выслушать. – Я не менее вашего симпатизирую адмиралу. Но не смешиваю симпатию с истиной. А истина – что стоило адмиралу признать независимость Финляндии? Одно его слово, и Юденич перед своим выступлением получил бы дополнительно сто тысяч штыков. А зачем держал и продолжает держать рядом этого размазню Вологодского? Или, по-вашему, и это удачный выбор?
– Назначение Вологодского премьер-министром, конечно, ошибка, – согласился старший лейтенант.
– Да. Но главная ошибка: незачем было торчать в Сибири. После успеха генерала Пепеляева нужно было любой ценой прорываться к Казани, к Волге, на соединение с Антоном Ивановичем Деникиным. А мы здесь торчали и одним уж этим восстановили против себя сибирского мужика. С чего ему выступать против совдепии, если у него всегда земли хватало и большевики пообещали не отнимать.
Полковник совершенно не хотел оценивать ни Верховного, ни его премьера. Вырвалось непроизвольно. Подумав, что продолжение в том же ключе может, чего доброго, все испортить, он круто переменил разговор: