Клад адмирала
Шрифт:
– Вы знаете Ратанова? Штабной офицер из армии генерала Войцеховского.
– Не имею чести.
– Велика честь, – усмешка тронула губы полковника. – Картежник и пьяница. Взял себе в наложницы вдову вятского миллионера. Бедная женщина после смерти мужа оказалась без средств. Sous le soleil et les 'etoiles. Donc, imaginez vous qu’il a intvent'e[9]: она должна была ему при гостях голая играть на рояле. Голая молодая женщина, ее степенство, играла для пьяных сборищ. Только за еду и кров.
–
– Вам? Нет. Больше – себе. Думаю, что придется мне, кадровому офицеру, делать за кусок хлеба, когда нас вышибут за границу.
– Мы выиграем, – тихо, с упрямством в голосе сказал Взоров. – Пусть отступим даже до Красноярска, но выиграем.
– Оставьте. Некому выигрывать. Сахаров сдал Омск. Назначат другого командующего, тоже будет сдавать. Пока есть что. Красные теперь лавина. А от лавины можно лишь увернуться. И то не всем. Кому повезет.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что мы дрались и разбиты. Je est temps de penser a soi – m^eme[10].
– Comment donc?[11]
– Fuir[12].
– Des'erter?[13] – Взоров резко вскинул голову.
– Считайте это нежеланием под занавес сделаться фаршем в этой мясорубке – называйте так. Je parle – il faut partir[14].
– За границу, разумеется?
– Да. Но не с пустыми руками.
– А у вас капитал?
– Капитал в пятом и третьем вагонах, – не сразу, пристально глядя на собеседника, ответил Ковшаров.
– Что, что? – Старший лейтенант уперся ладонями в край столика. Отставленный, чуть дрожащий мизинец правой руки касался корешка Евангелия. – Да это же измена!
Взоров огляделся, ища, кто бы мог его поддержать и подтвердить правоту. Кажется, он тут лишь обнаружил, что в рабочем купе они вдвоем: понял, это отнюдь неспроста.
– Термины не имеют значения, – сказал Ковшаров. – Я говорю – fuir[15]. И предлагаю вам присоединиться.
– Мне?!
– Вам.
– Да вы в рассудке? Немедленно прикажу вас арестовать.
Взоров порывисто встал, намереваясь идти к двери, ведущей в ту часть вагона, где размещалось около полувзвода солдат.
– Сядьте! – тихо, повелевающим тоном сказал полковник. – Никому вы ничего не прикажете.
– Прикажу. И сделаю это немедленно.
– Сядьте, – повторил полковник. – Или я застрелю вас. – В руках у него появился наган. Сквозь доносившийся перестук колес явственно послышался щелчок курка.
– Вы… Вы не посмеете. – Голос у старшего лейтенанта при виде нацеленного на него оружия дрогнул. – Вас за это…
– Наградят, – перебивая, закончил фразу Ковшаров. – Да, да. Предложение могло исходить от вас, а ответ на него – выстрел. Все объяснения. Поверят, не сомневайтесь. Все-таки я – начальник спецкоманды.
– Vous etes un homme terribe, votre noblesse[16]. –
– Hne faut pas faire un diable de moi[17]. – Ковшаров не убрал револьвер, лишь опустил дулом вниз. – Je suis si maleureux comme vous[18]. В отличие от вас, разве в меньшей мере эгоист.
– То есть?
– У вас матушка с недавних пор в Марселе?
– Откуда вам известно?
– Знаю… Почти без денег, без привычных привилегий, полагающихся потомственной дворянке. Это в сорок шесть лет. Вы – единственная надежда. Есть разница для нее: явится ли сын после борьбы за великие идеалы свободы нищим или же со звонким наличием?
Старший лейтенант молчал. Ответа от него и не ждали.
– Поверьте, господин Взоров, – продолжал полковник, – я пять лет воюю. Такого сокрушительного поражения не было на моей памяти. Армия совершенно развалилась. Месяц от силы – и все будет кончено. Собственно, уже кончено. Нас несет, как снег за окном.
Возникла пауза. Первым нарушил молчание Взоров:
– Предположим, вы правы, все кончено. Где ручательство, что позднее, в более подходящем месте я не получу пулю в лоб?
– Торгуетесь или принимаете предложение?
– Принимаю.
– А где гарантии?
– Слово дворянина.
– Рад, что нашли общий язык. Но учтите, впредь никаких колебаний. А мое ручательство – мне без вас просто не обойтись. Мы еще, надеюсь, долго будем нужны друг другу. Как знать, может, и через десять лет.
– Что я должен делать?
– Через три четверти часа, – Ковшаров опять взглянул на часы, – будем в Пихтовой. Вы с поручиком Хмелевским подойдете к пятому вагону. Подкатят подводы. Перегрузите на них из вагона ящики. Солдаты, разумеется, перегрузят. Поручик знает, какие брать. Увезете в одно местечко. Потом вернетесь к эшелону. Все займет три часа.
– Да, но в Пихтовой стоянка по графику четверть часа…
– Эшелон не сможет тронуться. В нескольких верстах от Пихтовой пути будут разобраны. Не меньше четырех часов уйдет на ремонт. Я отсутствовать не могу – слишком заметно. Есть вопросы?
– Васильев тоже ваш человек?
– Нет. Он ни в коем случае не должен ни о чем догадываться. Это моя забота.
– Кто подъедет?
– Надежные люди. Пихтовский лавочник, маслодел и арендатор земель Кабинета его величества с сыном. Сын в пятнадцатом – шестнадцатом служил у меня вестовым.
– А солдаты охраны?
– Они будут убеждены, что сгружают патроны для нужд местного гарнизона.
– На виду у всех?
– Тайное надежнее делать явно. Впрочем, не так и на виду. Посмотрим. – Полковник, наконец, спрятал наган, неторопливо закурил сигарету.