Клад отца Иоанна

Лимонов Анатолий Иванович

– Извините, что задержал вас!

Контролёрша удивлённо оглянулась и буркнула:

– Да ладно уж...

Но я заметил, как посветлело её потное, усталое лицо, и мне от этого стало спокойнее на душе. За окошком по-прежнему проплывали однообразные с яркой молодой зеленью, высокие лесопосадки, в разрывах которых виднелись бескрайние изумрудные поля. Кое-где ещё цвели кусты сирени, жимолости, по траве разливались золотые ручейки одуванчиков... Такой пейзаж меня уже порядком утомил, поэтому я, взглянув на часы и убедившись, что поездка ещё далека до завершения, снова погрузился в увлекательное чтение толстой черной книги...

«Отечество моё - Лезвия (остров Лесбос, в Эгейском море - гласила сноска внизу странички), родилась я в городе Мефимне, имя моё - Феоктиста, по житию я - инокиня, ибо когда я ещё в детстве лишилась родителей, то отдана была родственниками в женский монастырь и облечена в иноческий чин. Однажды в праздник Воскресения Христова, когда мне было 18 лет, я пошла с благословением в отстоящее недалеко селение, чтобы посетить сестру свою, которая жила там со своим мужем, и у неё заночевала. В полночь на страну ту напали арабы, предводителем которых был свирепый Низар. Они пленили все селения, взяли

в плен вместе с другими и меня и, когда наступило утро, посадили нас на свои корабли и отплыли. Проплывши целый день, они пристали на ночь к этому острову и, высаживая пленников, разглядывали их, определяя цену, какою кто хочет выкупиться. Вместе с другими была выведена и я. Увидав находившийся вблизи луг, я повернулась к нему и обратилась в бегство. Пленившие меня гнались за мной и преследовали меня, как охотник зверя, но пустыня скрыла меня от них, - или, лучше сказать, Бог в пустыне покрывал меня Своею благодатию и защищал от рук ловящих, так что они не могли найти и догнать меня. Я убежала во внутреннюю пустыню этого острова и не переставала бежать от страха до тех пор, пока колючими деревьями и тернием, а также острыми камнями не изранила сильно ног своих. Не будучи в состоянии бежать дальше, я, как мертвая, пала на землю и покрылась земля кровью моею, истекавшею из израненных ног. Всю ночь ту я провела в тяжких страданиях, но благодарила Бога, что Он спас меня от рук врагов моих и сохранил неосквернённою. И пришло мне желание - лучше умереть скорее в этой пустыне в чистоте девической, нежели жить среди скверных людей и погубить посвящённое Христу девство. Поутру я увидела, что нечестивые разбойники отплыли от острова, и, освободившись от их рабства, исполнилась такой радости, что забыла болезнь свою. И вот с того времени доныне я 36 лет живу на этом острове. Питаюсь же я семенами растущего здесь в изобилии подсолнечника, а более питаюсь словом Божиим, ибо все псалмы, песнопения и чтения, которым научилась в своём монастыре, помню доныне и в них нахожу утешение и ими питаю душу свою. Одежда моя в скором времени обветшала, и осталась я нагою, имея покровом только благодать Божию, которая покрывает меня от всех зол».

Поведав это, преподобная дева подняла к небу руки свои и воздала благодарение Богу за неизречённую милость Его, явленную на ней. Затем, снова обратившись к охотнику, сказала:

– Вот я все сказала тебе про себя; одного прошу от тебя, что ты и исполни для меня, Господа ради: когда на будущее лето придешь ты охотиться на этот остров (я знаю, что ты непременно придёшь, так как на это есть воля Божия), то возьми в чистый сосуд часть Пречистых и Животворящих Христовых Тайн и принеси мне сюда, ибо со времени поселения в этой пустыне я не сподоблялась причаститься. Теперь же иди с миром к спутникам своим и обо мне не рассказывай.

Охотник обещал исполнить приказание и, поклонившись дивной рабе Христовой, ушёл, радуясь и благодаря Бога, что Он явил ему такое Своё сокровище, сподобил видеть, беседовать и удостоиться молитв и благословения той, которой не был достоин весь мир!

Придя к берегу, охотник нашёл спутников своих, ожидающих его и сокрушающихся об его замедлении, ибо они думали, что он заблудился в пустыне. Он же не открыл им тайны, которую повелено было ему хранить, и отплыли они к себе домой... Между тем охотник тот, как великой радости, ждал следующего лета, желая снова увидеть чистую невесту Христову, в пустыне, как бы в чертоге пребывающую...»

Я прикрыл книгу и, откинувшись на жесткую спинку сиденья, закрыл глаза и подумал:

– А как же я-то ждал этого лета, чтобы вновь увидеть свою прекрасную фею Прасковью! Ведь мы не виделись с ней уже ровно десять месяцев с того самого момента, как за девчонкой закрылась бело-голубая дверца самолёта, так внезапно разлучившего нас и прервавшего тот удивительнейший уральский тур... Путешествие, где были только мы одни, да ещё прекрасная наша помощница и покровительница - русская природа! Я снова поглядел в окошко, но пейзаж там не изменился: все та же густая зелень лесных полос, да мрачноватые островки заболоченного тальника. Электричка резво бежала, отсчитывая рельсовые стыки, вагон качало, и порой казалось, что я нахожусь в трюме скоростной подлодки, несущейся сквозь бушующее море молодого лета. Мысль о том, что вновь еду на встречу с Пашкой, трогала и волновала мою душу. Ещё какие-то полчаса, и я опять увижу эти озорные косички, эти прозрачные добрые глаза, милую застенчивую улыбку ставшей для меня такой близкой девчонки...

Все эти месяцы я жил лишь одним воспоминанием о Прасковье, о тех десяти незабываемых днях, ставших для нас такими долгими, прекрасными и главными, когда мы каким-то фантастическим образом оказались в сказке с её Водокручами и Берендеями, с тайнами и чудесами, и в которую теперь больше нет возврата... Несмотря на то, что мы с Пашкой часто созванивались, писали друг другу письма, посылали праздничные открытки, дарили книжки, я всё чаще ловил себя на мысли, что та внезапная разлука на летном поле таёжного аэродрома была неслучайной, праздник нашей яркой и чистой дружбы вовсе недолог и что скорее всего я больше уже никогда не встречусь с феей Мещёрского края, а моё сердце больше не сожмётся под её всепроникающим взглядом.

И чем больше проходило времени, тем чаще посещали такие грустные мысли. А ближе к лету звонки от Пашки стали совсем редкими и какими-то обыденными. Тогда я решил, что девчонка поддерживает со мной связь уже просто ради приличия. Хоть она и объясняла это прибавившимися делами в связи с возделыванием огорода и последней четвертью учебного года, какие-то нехорошие мысли и предчувствия стали все чаще обжигать мою душу. Но какие, скажите, права имел я на эту девчонку? Ведь мы всё ещё оставались такими разными. А я, хоть и встал на путь духовного исправления, всё же двигался по нему не так быстро и успешно. А без её помощи частенько срывался и вновь подолгу блуждал в дебрях мирских соблазнов или же погружался в греховную трясину вседозволенности и гордыни. Как мне стало не хватать Прасковьи, этого маячка в бурном житейском море... И я невольно понимал: да ведь я, кажется, попросту влюблён в эту милую и странную девчонку! И что совсем удивительно, я этой мысли от себя не гнал, а, наоборот, подолгу хранил её в сердце. Но вот занятия в школе закончились, и надо было думать о том,

чем занять свой досуг и как поинтереснее и с пользой провести наступающее лето. Однажды, поглощённый такими мыслями, я не спеша возвращался с тренировки в бассейне, бредя по ярко освещенной горячим майским солнцем аллее парка и вяло пережёвывая купленный в «бистро» гамбургер. Носком кроссовки я осторожно, без особого энтузиазма, катил перед собой попавшуюся мне на пути пустую жестянку из-под «Ярпиво» и совсем не глядел по сторонам, на распускающуюся природу душного пыльного города. Мало трогали меня и густые ароматы цветущей сирени, плывущие вдоль аллей парка, чтобы на выходе из него смешаться с запахами улицы и бензина. Было как-то грустно и тоскливо, как это обычно бывает только осенью. И я боялся, как бы мне вновь не впасть в хандру прошлого лета, которая смогла развеяться лишь с появлением в моей жизни Прасковьи. Невольно в голову стали приходить мысли и о Египте. А что, ведь почти половина ребят из нашего класса наметила в этом году отдых на Красном море! Не рвануть ли и мне с ними! Родители будут только рады. Отучился я неплохо, стал более ответственным и самостоятельным, папка с мамкой не нарадуются на моё взросление. Подумывают вот о хорошем подарке для любимого сынули... А то ведь приедут пацаны, из дальних странствий воротясь, и начнут хвалиться увиденными там всякими диковинами, а чем я тогда им отвечу? Ведь в прошлое лето мне пришлось вместо пыльных пирамид покорять дремучие вершины Урала... Вот о чём думал я за несколько секунд до того, как произошло маленькое чудо! Я уже как раз подходил к скамейке, на которой сидела одинокая, строгого вида старушка, у ног которой резвился забавный мопс, и тут вдруг внезапно заверещал мой мобильник. Одной рукой я машинально поднес трубку к уху, а другой хотел отправить в рот остаток гамбургера, да только так и замер в такой позе, точно мраморная скульптура на парковой аллее. Звонила Пашка! Признаюсь, ее голос действует на меня парализующе: слыша ее, я забываю обо всем на свете, точно вмиг, как по мановению волшебной палочки, снова оказываюсь на далеком Урале, средь мрачных болот, густого леса, темных холодных пещер, где были только мы одни, а весь мир, с его шумом, суетой, заботами и проблемами, находился где-то в недосягаемой дали... На этот раз Прасковья поразила и обрадовала меня несказанно! Она сообщила, что скоро на две недели отправляется в трудовой поход в православно-молодежный лагерь, чтобы принять участие в работах по восстановлению храма в одном из сел их района и предлагала мне присоединиться к ней, так как ее спутниками будут двадцать мальчишек и девчонок 10-12 лет, да историчка Людмила Степановна, и что мои крепкие руки, большие знания и опыт спартанской жизни очень им всем пригодятся. Хоть Пашка и не настаивала на обязательности моего визита, я почувствовал, что она тоже с нетерпением ждет нашей новой встречи и поэтому с радостью ухватилась за предоставленную судьбой возможность повидаться со мной! И я был просто счастлив, сделав такое открытие! Поэтому Пашка получила согласие незамедлительно и тоже обрадовалась. Мы условились о дне моего прибытия, быстро обсудили кое-какие походные детали, и Прасковья, сказав, что непременно встретит меня на вокзале, отключила телефон! Какое это было чудо! Я оказался на седьмом небе от восторга! Сунув трубку в карман, я издал вопль радости и сделал несколько замысловатых кульбитов прямо на дорожке аллеи, чем немало удивил старушенцию. Счастье так распирало меня, что я не мог сдерживать себя. Я, издавая какие-то непонятные для других крики, закружил по аллее, затем сиганул через скамейку, да так, что едва не наступил на мопсика, пристроившегося в лопушках, чтобы полить их своей водичкой. От страха песик мухой вылетел на дорожку и стал бешено нарезать круги, поднимая пыль тянувшимся за ним поводком. Я побежал следом, наступил на жестянку, и та так плотно прицепилась к кроссовке, что скинуть ее сразу не удалось, и я, скача по аллее, гремел ею в такт повизгивания собачки.

– Максик! Максик! Иди ко мне! Иди ко мне, мой маленький!
– запричитала ошарашенная старушка.

Но мопс, видно решив, что обижать его никто не собирается и большой человек решил просто поиграть с ним, успокоился и стал уже носиться возле меня, при этом радостно повизгивая. Я, наконец освободившись от жестянки, подхватил собачку и, угостив куском гамбургера, вернул прямо в руки таращившей на нас глаза хозяйке.

– Хороший, Максик, хороший!
– потрепал я псину по ушам и быстрым-быстрым шагом двинулся по аллее.

Мопс кинулся за мной следом, но старушка, вцепившись в поводок костлявыми пальцами, удержала его.

– Максик! Максик! Веди себя прилично!
– заговорила она.

Песик, возбужденный передавшейся ему от меня радостью, жалобно заскулил от невозможности догнать мою стремительно удаляющуюся фигуру...

И вот теперь я ехал в Мещерский край к славной девочке Прасковье. Сборы были недолги. Прихватив с собой лишь малость сменной одежонки да предметы гигиены, я вполне обошелся лишь одной небольшой походной сумочкой. Место в ней еще оставалось, и я заполнил эту пустоту десятком шоколадных батончиков и черной книжкой в толстой кожаной обложке - «Жития святых», с которой и начался прошлым летом наш незапланированный круиз по горам, лесам да болотам. Я даже не взял мазь от комаров, считая, что Мещера вовсе не такая уж дремучая глухомань, как таежные дебри и, наивно полагая, что и местные биргаши[1] куда более «гостеприимней» уральских.

– Горячие пирожки, свежие сосиски и булочки, картошечка по-домашнему, чаек-кофеек!
– в вагоне возник полный, краснощекий, уже сильно лысеющий мужчина в белом халате, кативший перед собой небольшую тележку с коробкой, наполненной всякими вкусностями. Следом за ним шла бойкая худенькая девушка с большим бордовым термосом, висевшим на боку.

– Чипсы, сухарики, минералочка, пицца с сыром по-итальянски, грибочки...
– точно запрограммированный робот повторял предприимчивый торговец, обращаясь к немногочисленным пассажирам. Люди, утомленные довольно продолжительной поездкой, брали фаст-фуд[2] охотно, чтобы подкрепиться и за едой скоротать время. Мужчина то и дело запускал руку в коробку и извлекал оттуда то хрустящие пакеты, то потные пластиковые бутылочки, то бумажные сверточки, раздавая их налево и направо. Делал он это так ловко и заученно, что я вновь подумал о его принадлежности к умным машинам. Полными пальцами продавец принимал деньги, без задержки давал сдачу и в паузах, при передаче мелочи, умудрялся вновь громко предложить: