Кладбище Кроссбоунз
Шрифт:
– Так как, Моррис, ты раскаиваешься? – спросил Бернс ледяным тоном, способным заморозить все вокруг. – Ты сожалеешь о том, что сделал?
Реакция на вопрос последовала незамедлительно. Голова Клея поникла чуть ли не до колен, будто кто-то перерезал нитку, которая держала ее прямо.
– Это не я, – прошептал он. – Я даже не прикасался к ней.
– Прекрати! – раздраженно прошипел Бернс. – Я устал от твоего вранья!
Я по-прежнему сохраняла спокойствие. Мне проще понять сущность Клея, наблюдая за его реакцией, чем задавая вопросы. Все его тело сотрясала дрожь, взгляд
– Только, пожалуйста, без сцен, Моррис, – проскрипел старший инспектор. – Мне это еще в первый раз до чертиков надоело.
Когда Клей наконец поднял голову, на его лице читалась смесь страха и презрения. Он походил на ребенка, который скорее убежит, чем позволит, чтобы ему снова устроили трепку.
– Расскажите, что случилось с вами, Моррис, – тихо попросила я.
– Джинни была моей подружкой. Я даже иногда давал ей деньги. Хотел, чтобы у нее были красивые вещи.
Стоило Клею заговорить о Джинни, как его фальцет сделался не таким писклявым.
– Как долго вы были знакомы с ней?
Клей, прежде чем ответить, задумался.
– Давно. Я виделся с ней каждую неделю. Просил ее стать моей подружкой.
– И что она на это ответила?
Его голова снова поникла, и на колени тюремного спортивного костюма упала новая слеза.
– Она сказала, что недостойна меня, – произнес Клей, пытаясь успокоиться, и потер кулаками глаза.
– Но вы с этим не согласились, верно?
Моррис Клей яростно мотнул головой.
– Она любила меня. Я знаю, что любила, потому что иногда оставляла с собой спать.
Бернс шумно вздохнул, и Клей тут же замолчал. Ворот его футболки был черен от грязи, и я подумала, что он опасается лишний раз заглядывать в душ.
Неудивительно, что его содержат под усиленной охраной. Моррис Клей – типичная жертва. Да у него это на лбу написано. Светится, как неоновая реклама.
Мы с Бернсом встали, чтобы уйти, и взгляд Клея задержался на моем лице.
– Элис Квентин, – медленно повторил он мое имя, пытаясь запечатлеть его в памяти.
На обратном пути Бернс остановился возле какой-то дешевой закусочной на Уэндворт-роуд.
– Вы ему явно понравились, – прокомментировал мой спутник. – Знаете, вы себя отлично держали. Некоторые из моих девчат боятся оставаться с Клеем в одной комнате. Говорят, мурашки по спине.
Бернс заказал себе большую порцию черного кофе, и меня так и тянуло посоветовать ему отказаться от кофеина: его сердцу и так тяжело от избыточного веса, зачем же еще подстегивать его всякой химией. Но я вовремя прикусила язык. На лбу Бернса выступили крупные капли пота: наверное, сидеть ему так же тяжело, как стоять или ходить. Разговор в комнате для допросов позволил мне узнать о личности Бернса даже больше, чем о Моррисе Клее. Зацикленность, отчаянные попытки сопереживания, зашкаливающий уровень стресса.
Я размешала сахар в чашке с капучино.
– Какой у Клея коэффициент умственного развития?
– Меньше пятидесяти, но это ни о чем не говорит. Он привык прикидываться дурачком.
– Вы мне сказали, что у него не было трудностей с
– Не иначе, этот засранец смухлевал во время теста, – пожал плечами мой собеседник.
– Но вы уверены в том, что он убил девушку, так ведь?
Бернс энергично кивнул, тряхнув двойным подбородком.
– Его вина неоспорима. В ней обнаружили его сперму, и, понятное дело, присяжные единодушно признали его убийцей.
– Какие-то другие доказательства были?
– Он был ее последним клиентом. – Бернс смерил меня долгим немигающим взглядом – коронным взглядом лжецов. – Поверьте, тут двух мнений быть не может.
– Верно, – согласилась я. Мой собеседник поспешил отвести взгляд.
– Ладно, ладно. Согласен. Что касается данных судмедэкспертизы, тут действительно есть о чем поспорить. Но у Клея не было алиби, ничего такого, чем он мог бы защитить себя.
– Из этого следует, что он виновен?
– При всем уважении, доктор Квентин, сделанного не воротишь. Мне же нужно знать одно: должен ли я держать его под колпаком после того, как завтра его выпустят на свободу.
– И если он еще кого-нибудь убьет, вы всегда сможете обвинить меня в профнепригодности.
Бернс скривил крошечный рот – то ли в раздражении, то ли от удивления.
– На основании получасового наблюдения, – продолжила я, – могу сказать, что да, у него имеются трудности с обучением, ибо его умственное развитие остановилось на уровне семи-восьми лет. Возможно, у него клиническая депрессия и он все еще тяжело переживает смерть матери. Не думаю, что в данный момент он представляет угрозу для кого-либо.
– Вы в этом уверены?
– За исключением самого себя, когда он поймет, что никому не нужен.
– Сердце обливается кровью, – Бернс с тяжким вздохом встал.
Мы вернулись на больничную автостоянку в полпервого. Отстегивая ремень безопасности, я поймала взгляд его глаз-бусинок.
– Я снова приглашу вас для консультации, доктор Квентин.
– Зачем?
– Потому что вы не порете херню.
– Видимо, это комплимент.
– Именно. В прошлом году мы попросили помощи у одного светила из Модсли. Так он только блистал интеллектом и грузил профессиональным жаргоном. – Губы Бернса дернулись, точно он проглотил что-то кислое.
Я проводила взглядом синий «Мондео», ловко выехавший с битком забитой стоянки. Человек за рулем мастерски с ним управлялся.
В этот день я приняла трех пациентов. Первый имел проблемы с управлением гневом, второй страдал агорафобией, а третья – девушка по имени Лора – запущенной формой анорексии, так что я решила сразу же ее госпитализировать, но свободных коек в больнице сразу не нашлось. В шести палатах отказали, но потом одна медицинская сестра наконец уступила моим увещеваниям и согласилась придержать освобождающуюся завтра койку для несчастной. Закончив последний прием, я проверила электронную почту. В почтовом ящике меня ждали сто тридцать шесть посланий, все как одно помеченные красными флажками. Они буквально вопили, требуя срочного ответа. Я могла просидеть на работе до полуночи и все равно не успела бы ответить всем.