Кладоискатель и золото шаманов
Шрифт:
– Разумеется, – заверил я.
Ира расплылась в улыбке. Верблюд с отсутствующим видом сосал железную верхушку ограды, уставясь в пространство маленькими гноящимися глазками.
– Домой поедем?
– Поехали, – Ира обернулась, ища ребёнка. – Сонька, иди сюда.
Когда мы разместились в «Ниве», Ирка оглядела сваленное сзади снаряжение.
– В поход собираешься?
– Угадала, – я запустил двигатель. «Мамай в поход собрался…» Доберусь я когда-нибудь до капища или нет? Вечно какие-то ничтожные делишки встают на пути благородной науки. Пора
– Что смеёшься? – спросила Ира. Сонька сидела у неё на коленях и с любопытством глядела в окно.
– Да так, о своём.
– Один поедешь?
Я кивнул.
– Скучно не будет? Может меня с собой возьмёшь?
Я покосился на неё и задавил лыбу. Ирка сразу сделала невинное лицо.
– А что такого? Я бы тебе готовила.
– Спасибо, – ответил я. – Но я сам неплохо готовлю.
– Знаю, – вздохнула Ира. – Тебе в походе скучно не бывает?
– Никогда, – соврал я. – И не только в походе, а вообще по жизни.
– А мне бывает, – призналась Ирка и добавила, помолчав: – Без тебя.
Я сделал вид, будто пропустил её слова мимо ушей. Не хватало мне ещё признания в любви. Понимаю, что без мужика нелегко, а в наше непростое время тяжело вдвойне, но я на роль приёмного отца для Соньки не годился.
– Если я куда-то еду один, то не из-за отсутствия компании, – с деланным безразличием отозвался я, решив отныне пресекать подобные попытки в зародыше.
– Очень жаль, – печально сказала Ирка.
Больше она заговорить со мной не пыталась и лишь когда мы заехали во двор, выходя из машины, произнесла:
– Мне очень тебя не хватает.
Я развёл руками и сделал морду кирпичом.
– Жизнь тяжела, – изрёк я заготовленную фразу, – но к счастью коротка.
Ира ничего не сказала и побрела к своему парадному, неся Соньку на руках. Я тихо крякнул. Тоже мне Чио-Чио-Сан! Определённо, надо рвать на раскопки, подальше от этой мелодрамы. «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь». Надо, надо сматываться, к чёрту! Вот ещё урок: не заводи подруг вблизи жилья. Хотя, что уж теперь говорить. Stultus est qui facta infecta facere verbis cupias. [4]
В квартире было сумрачно и душно, пахло гнилыми экзотическими цветами. По комнате порхали бабочки. Я сидел в глубоком обволакивающем кресле, из обветшалых подлокотников которого свисали длинные пёстрые нитки. Я лениво перебирал их пальцами, наблюдая за Вадиком, даже во время разговора не отвлекавшимся от работы. Был он неряха, неженка и кривляка, но обладал определённым шармом. На любителя. Я к нему был благорасположен.
– Мы условились только, что я поеду с вами, а подробности Давид предложил обсудить позже.
– О каких же условиях шла речь? – как бы невзначай полюбопытствовал я, окидывая взглядом комнату. Она напоминала мастерскую закройщика. На большом столе у стены высились горкой рулоны ткани, валялись многочисленные обрезки, фанерки, планочки и длинные портновские ножницы. Другую комнату занимал
– Я помогаю тебе и участвую в экспедиции… как Гольдберг.
– Ясненько, – заключил я.
Фамильное самоуважение этой семейки не смогли уничтожить даже семьдесят лет большевизма. Оно даже выросло и окрепло за эти годы, поскольку основной бизнес Гольдбергов – торговля антиквариатом – только развился. Ну надо же, представитель!
Представитель сидел под тусклой настольной лампой и сооружал стендик с каким-то хитрым названием для своих любимых насекомых. Собственно, стендик должен был в ближайшее время стать миниатюрной Голгофой – Вадик промышлял составлением коллекций. Бабочки, приколотые к пробковой основе, а также орнаменты из крылышек неплохо расходились среди гоняющихся за модой нуворишей.
По образованию Вадик был энтомологом – профессия в дичайших экономических условиях России вроде бы полностью лишённая перспективы, но если подойти к проблеме творчески, не столь безнадёжная. Брату Давида Яковлевича удалось занять свою нишу и прочно в ней обосноваться. Во всяком случае, недостатка в заказах Вадик не испытывал. Парочка знакомых дизайнеров, оформляющих квартиры богатых людей, исправно снабжала его работой. Вкус у Вадика имелся, цветовая гамма чешуекрылых его набора была потрясающе красивой. Снабжение (по его рассказам) налажено было на совесть: некоторые виды выращивал сам, а совершенно недоступных красавиц получал контрабандой. Один из таких редких экземпляров лежал передо мною в бумажном конверте, помещённом в ящичек палисандрового дерева с выдвижной крышкой. Да Вадик и сам был яркой, нетривиальной личностью, подстать своим питомцам.
– Так что ты мне принёс? – вкрадчиво осведомился нетривиальный экземпляр Гольдберга, давая понять, что пора переходить от слов к делу.
Главной причиной моего посещения он считал не разговор об экспедиции, а натуральный обмен, практикуемый нами с первого дня знакомства. Интерес был обоюдный. Я собирал библиотеку, а Вадик – оружие, преимущественно, револьверы.
Вычищенный «Удар» лежал у меня в кармане. Я решил избавиться от мокрой волыны и вообще подзавязать с железом. ТТ, которым обзавёлся на всякий случай, упокоился в домашнем тайнике, а для самозащиты я носил светошоковый фонарь.
– Калибр двенадцать и три десятых миллиметра, – принялся нахваливать я свой товар. – Разработка конструкторского бюро института Точного машиностроения по специальному заказу министерства Внутренних дел!
– Недурно, мой сладкий. Где ты таким обзавёлся? – глянул на меня большими чувственными глазами Вадик, грациозно откидывая барабан. Револьвер был заряжен. Поскольку у настоящего коллекционера экспонаты должны быть в порядке, я укомплектовал У-94С пятью жёстко соединёнными в обойму патронами. Остальные выкинул от греха подальше, чтобы Вадику не вздумалось пострелять и засветить ненароком оружие.