Кладоискатель и золото шаманов
Шрифт:
– Даже больше, – сосчитала Маринка. – Баксы на месте, но много лишних рублей.
– Лишних рублей не бывает, – засмеялся я. – Что ни есть, а все наши. Зря я что ли за ними ездил?
Жена ничего не ответила и ушла на кухню. Я же скинул рабочую одежду и с наслаждением переоделся в чистое, сожалея об отсутствии на даче душа. Никакое купание в реке не заменит полноценной горячей ванны, а баню топить – слишком долгая история. Может быть, в самом деле в город смотаться? Помоюсь заодно.
Навеянная Маринкой тревога в сердце засела прочно. Цыгане действительно любят мстить, одно слово, дикари, а получить серпом по горлу, выбегая ночью из горящего дома, мне решительно не хотелось. Но и в Питер возвращаться пока не стоит – патриоты меня не
Я молча поужинал, стараясь не волновать жену опрометчивыми репликами, а потом мы вышли на крыльцо, с которого хорошо был виден закат над дымчатой полосой далёкого леса за речкой. Сели на ступеньки, прижавшись друг к другу, и долго смотрели на малиновую полоску, прикрытую синеватыми тучами. Посвежело, с реки потянуло холодным ветром. Я обнял Маринку, чтобы было теплее.
– С тобой я ничего не боюсь, – тихо сказала она.
– Сегодня как сердцем чуял, что надо вернуться, – шепнул я.
– Я знаю, ты меня от всего защитишь.
От всего защищу! А вот кто меня защитит? Приятно, когда в тебя верят, только вот доверие это, увы, беспочвенно. Что я мог сказать жене, не разрушая иллюзии простого бабского счастья? Женщине необходима уверенность в надёжности любимого, но обстоятельства складываются отнюдь не в пользу моей боеспособности. Не сегодня-завтра цыгане могут вернуться, они обязательно отомстят, на этом и кончится наша спокойная жизнь. Что я могу поделать? Да ничего. Смотать удочки, и все дела. Опять уезжать…
Я печально вздохнул.
– Не грусти, – сказала Маринка. – Устал?
– Есть немного.
– Ты у меня сильный, – я ощутил на шее её горячий поцелуй. – Пошли спать.
Время было ещё детское – десять вечера, но засыпать было необязательно.
– Пошли, – я поднялся и потянул Маринку за собой.
На сердце, между тем, было тяжело. «Могло даже показаться, что всё кончится плохо».
Procul negotiis! [6] Я сидел на свежеразрытой земле и любовно изучал широченный плоский гранит с выемкой посередине. То был жертвенник, на котором когда-то горели угли и Сварожич, священный огонь, сын неба и брат солнца, пожирал «принос» – подношение славянским богам. Это был именно тот камень, на котором пять веков назад местный «жерц» Онкиф Посник ознаменовал «жьретом», то есть жертвоприношением для умилостивления своих кумиров, сокрытие трёхсот пятидесяти рублей серебра. Котёл был закопан точно под булыжником, по форме напоминающим эритроцит. Времена высоких технологий наступали на языческую землю.
Металлодетектор орал как оглашенный и было ясно, что я почти дорылся. Триста пятьдесят рублей. Тех, новгородских рублей! На радостях я твёрдо решил передать берестяную грамоту в отдел древних актов Госархива России. Я успел полюбить её и относился к находке, как к симпатичному живому существу – домашнему зверьку типа кошечки или рыбки – и, соответственно, не хотел причинить ей вреда. Дело в том, что кора при высыхании имеет свойство усаживаться и трескаться в силу неоднородности структуры. А у скрученной в трубку грамоты усадка внешнего слоя оказывается существеннее, чем у внутреннего. Поэтому, если её на сухом воздухе передержать, восстановить потом будет гораздо сложнее. Так что своевременное знакомство с лабораторией консервации и реставрации документов Российской академии наук завещанию Посника явно не повредит.
Ощутив на шее зуд, я привычным движением хлопнул себя ладонью, беззлобно ругнувшись при этом. Ладонь оказалась в крови и я вытер её о камень.
Комары зажрали меня вконец, поскольку репеллент я так и не добыл. Устроив Маринку в пансионате Старой Руссы, где она могла вволю поплескаться в минеральной водичке и отведать целебной грязи, с чистой совестью отвалил на раскопки. В суматохе одеколон «Гвоздика» оказался позабыт.
Впрочем, комары почти перестали меня доставать. То ли я им приелся, то ли успел незаметно мутировать и стал несъедобен,
Ну и здоров же он был! Я замучился толкать ломом толстенную круглую плиту. Мужичина ты, простофиля! Навалил сверху жертвенник и решил, что надёжно спрятал. Но от настоящего копателя не спрячешь! Он достанет везде. И никакие моленья первобытным богам не спасут, чему свидетельство тысячи разграбленных могильников, начиная от скифских курганов, заканчивая египетскими пирамидами. Раскопщик всюду пролезет. Там, где он побывал, археологу делать нечего. Побывал, разумеется, профессиональный кладоискатель, а не Том Сойер с лопатой.
Пыхтя и отдуваясь, я ворочал глыбу как трактор, пока не сдвинул в сторону. Теперь осталось взять в руки шанцевый инструмент и завладеть сокровищем, но я почувствовал, что надо сделать перерыв. Близился вечер, а я порядочно устал. Торопиться было некуда и перед тем, как превратиться в обладателя трёх с половиной пудов серебра, следовало поужинать.
Костёр разжёг прямо в раскопе. Сложил дрова на жертвеннике и запалил огонь. Это экзотично и символично! Новое поколение выбирает богом Маммону. Находя в попирании языческого пантеона определённое удовольствие, я уселся на ближайшего к очагу истукана, который когда-то был великим властителем душ, и следил за дровами, а когда они прогорели, разложил над угольями прутики с хот-договскими сосисками. Вот так-то, господа Велес, Сварог и Сварожич, клал я на вас… сосиску! Упершись сапогами в жертвенный камень, я переворачивал прутки. Аппетитный сок падал в жар и с шипением возносился к небу облачком ароматного пара. Новые времена сошли на языческую землю, и новые курения возносит современник во славу собственного чрева!
Насытившись, я вернул земле влагу и взялся за лопату. Черенок, отполированный моими мозолями до благородного тёмного блеска, привычно лёг в ладонь. Я ткнул штык в утрамбованную столетиями землю, дослал его ногой и вывернул первую порцию грунта.
Копал я подозрительно долго, несколько раз натыкался на корни, но радость была преждевременной. И только углубившись на метр, я приказал себе остановиться.
Что за дела? Я покинул яму, принёс «Джемини» и провёл над раскопом. Прибор испускал протяжный резкий сигнал – клад был здесь. Но тогда я вообще ничего не понимаю! Я снова встал на лопату, посмеиваясь про себя. Малость не дорыл, а паники… Сейчас ещё копну, ну вот-вот должен быть. На этой идее стоит поисковая лихорадка. Рыть можно долго, сутки напролёт, до полного истощения организма, главное, при этом верить, что заветное сокровище только того и ждёт, как попасть тебе в руки.
Штык звякнул по металлу. Я судорожно вздохнул и торопливо заработал заступом. Вот он – клад! Сейчас мне откроется котёл, полный старинных монет!
Но дальше, сколько я не копал, была только земля. Лопата однообразно уходила в податливый грунт и мне на минуту показалось, что я спятил. Да, скрежет был, но не исключено, что я наткнулся на камушек. Настоящее издевательство! Я приостановил работу, с натугой выпрямился и отметил, что зарылся выше пояса.
День был на исходе. Даже не день, скорее, а вечер в самом разгаре. Я так раздухарился, что не заметил, как упали сумерки. Над лесом повисла тишина, не слышно было даже звона комаров. Птицы, и те молчали. Природа отходила ко сну.