Кладоискатель и золото шаманов
Шрифт:
Перестук дождика затихал, и я стал осматриваться, куда нас с Маринкой занесло. Шагали мы по густой траве, смешанной, сорной – тимофеевке, крапиве и репейнику, – какая вырастает в гиблых местах. В данном случае она с трёх сторон окаймляла большой прямоугольный пруд, на четвёртом, покрытом кустарником берегу которого зачем-то имелся дощатый навес, укреплённый вбитыми в дно сваями. От него над затянутою ряской водой протянулись хлипкие сгнившие мостки – две жёрдочки и редкие косые досочки на них. На спине Маринки висел кокетливый рюкзачок. Мы совершали туристический поход по лесным просторам то ли новгородской,
Мы уже изрядно запарились, и Маринка пригласила меня купаться. Она скинула рюкзак, разделась и смело полезла в пруд. Я же следовать её примеру не торопился, душа не лежала к грязной воде. Я хотел предупредить её, что на дне могут скрываться коряги, о которые можно пораниться, но отчего-то передумал и решил проверить на прочность переправу. Сняв одежду, я забрёл по пояс в тину и стал расшатывать мостки. Как и предполагал, доски оказались совсем трухлявые. Сломать жерди также не составило труда. Я проделал это, пока Маринка бултыхалась, смывая усталость и пот. Мостки погрузились на дно, которое и в самом деле оказалось здорово замусоренным всякими колючими ветками и склизкими топляками, о которые я спотыкался. Я уже хотел было совершить экскурсию к навесу, но он чем-то отпугивал меня и я замешкался, раздумывая, стоит ли туда идти. Вдруг я увидел группу людей – человек пять. Они деловито зашли в воду, не обращая на нас внимания, и стали нырять и плавать, не снимая белья. Я хотел сказать об этом Маринке, но вдруг с ужасом заметил, что все пятеро – скелеты в драном тряпье, едва прикрывающем белый костяк. То были здешние утопленники – хозяева пруда! Я оглянулся и увидел вместо Маринки голый череп и рёбра, потому что она уже окунулась целиком, а я зашёл лишь по пояс! Опасаясь обратить на себя внимание мертвецов, я глянул вниз…
И непроизвольно дёрнулся, крепко приложившись затылком о стену. Я открыл глаза, мигом вернувшись к реальности. Впрочем, радость от того, что пруд с утопленниками оказался сном, быстро притупилась, стоило увидеть испещренную прорехами кровлю амбара, сквозь которую просвечивало серое утреннее небо. Значит, всё остальное было наяву: пещера, чудовища, бег в грозу и мучительные раздумья в темноте.
Спутники мои куда-то подевались, оставив меня мучаться в одиночестве. Я тяжело поднялся. Спину скрючило за ночь и она затекла. Я чувствовал себя разбитым, тело ломило после вчерашних гонок, но, кое-как размяв ноги, сумел выползти наружу.
На часах была половина одиннадцатого. Дождь прекратился, видимо, давно: венцы амбара подсохли. Воздух был душным и каким-то липким от переизбытка влаги. В такую погоду хорошо растут грибы. На огромном дворе, огороженном покосившимся и местами поваленным частоколом, разместилось несколько пришедших в негодность срубов. Крыши почти на всех провалились, вверх торчали пустые треугольники стропил. Из огрызка печной трубы поднимался дымок. Ветра не было и голубоватые клубы летели прямо в зенит.
– Утро доброе, други моя, – приветствовал я, толкнув приоткрытую дверь. Голые други сушили одежду на печи, кучкуясь у огня.
– Здорово, – сказал Слава. – Мы тебя будили, но ты крепко спал.
– Вы тоже присоединяйтесь, – пригласил
«Абсурд какой-то, – подумал я, скидывая одежду, – в натуре, сюрреализм! Сначала пещерные кошмары, потом братская идиллия на фоне вселенского запустения. Как это называется: раскопки по-сибирски? Знал бы, как экспедиция обернётся, ни за что бы не вписался. Всё Гольдберговское золото сегодняшней ночи не стоит.»
– Давно топите? – я разложил влажные шмотки на свободном участке печи, которая уже начала прогреваться.
– Часа два, – ответил Слава.
Доронин поднял с пола покоробившуюся пачку, вытащил покрытую коричневатыми разводами сигарету и прикурил от лучинки.
– Что же теперь будет? – пробормотал Лепяго в продолжение начатого до моего появления разговора.
– А что будет? – спросил Вадик.
– Расследование. Дознаватель все жилы вытянет. Я даже не знаю, как ему объяснить, – Андрей Николаевич поднял очи горе. – Вот лично вы представляете себе, как обосновать произошедшее с Феликсом Романовичем?
– А что, собственно, произошло? – я поднялся, ноги быстро затекли.
Лепяго вздрогнул, отгоняя воспоминания.
– Ну эти, так сказать, животные…
– Произошло убийство, – в лоб заявил Слава. – Свидетели скрылись. В городке, наверное, кипешуют. Прокуратура кого-то из нас поимеет однозначно, вопрос только, кого конкретно.
– Наверное всех, – насторожился Доронин.
– Из нас пятерых только двое привязаны к Усть-Марье, – проницательно заметил Вадик.
– А вы, типа, не при делах? – вспыхнул Доронин.
– При делах-то, мой сладенький, при делах. Другое дело, что нас тут как бы нет. Попробуй докажи обратное.
– Мне чего доказывать, – дёрнулся Доронин. – Чего уж теперь. И так все знают, кто ездил к горе, кто руководил. Ты вот, – указал он на меня, – тебя все знают.
– В свете прибывающей комиссии… – многозначительно протянул Андрей Николаевич.
– Ему-то что теперь, – сказал я.
– Ну-у… – помялся Лепяго, – неизвестно ещё, убит Феликс Романович или нет. То, что произошло, так, знаете ли… необычно… Я даже слов не подберу.
– А я думал, это у меня одного крыша поехала, – признался Вадик.
– Словом, я бы наверняка утверждать не взялся, – директор искательно обвёл нас взглядом. – Съездим в город и во всём разберёмся, а?
Избрал золотую середину. В его положении – самое оптимальное решение. Всех помирил, угодил и тем, и этим, случись что, крайним точно не останется. Эта участь уготована мне. И что делать? Рвануть отсюда в Питер, без денег, в грязной одежде? Глупо. Первый же опер сцапает и попросит документики.
– Надо в город, – высказался Доронин.
Слава с неторопливой уверенностью крадущегося тигра глянул на меня.
– Ну, тогда потопали, – я сдёрнул с печки подсохшие штаны, дав сигнал суетиться Андрею Николаевичу.
Мы покинули развалюху и двинулись по заросшей молодым леском колее, напоминавшей неглубокую траншею, вроде тех заплывших от времени окопов, что встречаются по всей Ленобласти.
– Интересно, до посёлка, – городом Усть-Марью Вадик отказывался называть принципиально, – засветло доберёмся или в лесу придётся ночевать?