Кладоискатель и золото шаманов

Гаврюченков Юрий Федорович

– Это кто тебя так, Ильюха? – с насмешкой вклинился в наш торг Слава, и от его добродушного тона на душе полегчало.

Кутх сразу отвёл глаза.

– Баба без дома. Ты пролил кровь, и на крови получаешь возмездие.

Гольдберг таращился на меня через очки с растерянностью и испугом, а Слава с интересом и любопытством.

– Ты сам должен знать, – добавил Кутх.

– Цыганка, – в памяти всплыла сцена, как я отбиваюсь от бешеной стаи лопатой, тыкаю самой злобной дуре в живот и через платье проступает кровь,

а самая старая цыганка рычит на своём тёмном наречии и с руганью возвращает украденные деньги. – Что вы хотите получить за это?

– Свитер из шерсти мамонта, – хищным вороном выкружил все мои сибирские трофеи Кутх.

Его решительно не интересовали деньги.

* * *

– Что-то я ни хрена не понимаю, – помотал башкой корефан. – Кто кого сегодня развёл?

Мы ехали готовиться к охоте на уньрки. Уже опустился мрачный сентябрьский вечер. В салоне, освещённом зелёными огнями приборной доски, было удивительно уютно. Мягко подвывал движок на прогазовке, да мерно пощёлкивали поворотники, когда Слава шёл на обгон.

– Вот, – назидательно молвил я, – налицо столкновение культур! С присущим оному разногласием в системе ценностей.

– Чего?

– Нашему дальневосточному знакомцу настолько понравилась финка, что он готов пойти на убийство ради обладания ею, а человеческая жизнь для него – тьфу и растереть. Тем более, что Лепяго и не человек вовсе, а какой-то вурдалак, по его словам.

– Чукчи, они на всю голову ушибленные, в натуре. Правильно про них анекдоты рассказывают.

– Иван Сергеевич вообще-то не чукча, а нивх, если я правильно понял.

– Какая на хрен разница?

– In re [27] , разница есть. Это два разных народа, каждый из которых считает себя настоящими людьми, а всех чужаков неполноценными, близкими к животным.

– Вроде как фашисты?

– Ты тоже чукчей за людей не считаешь, а они не считают за людей нас. Признание – это очень древний культурный феномен. Механизм его крайне сложен и практически не поддаётся изменениям. Ни у чукчей, ни у фашистов, ни у австралийских аборигенов.

– Фашисты же вообще были гады и беспредельщики!

– Ты, как эсэсовец, тоже педерастов за людей не считаешь и из одной посуды не станешь с пидором есть.

– Ильюха, они же в очко жарятся!

– Видишь, основание для культурного неприятия более чем серьёзное.

– По всем понятиям тоже серьёзное основание. Воры узнают, не простят.

– С евреями примерно та же картина.

– Ну, ты сравнил! – хмыкнул Слава, потом вдруг замолчал и через некоторое время добавил: – Хотя, в общем, да.

– Культурная пропасть, созданная евреями, чтобы не ассимилироваться с народами, среди которых жили, со временем вышла им боком. Научить людей толерантности будет очень сложно. В цивилизованных странах пробуют, но без особого успеха. Чужаков везде не принимают.

Даже деревенские не понимают городских.

– Блин! Это сколько же нам открытий чудных готовит просвещенья дух! Ёшкин ты кот! – корефан резко крутнул рулём, чтобы не врезаться в «Хонду» с белокурой барышней, решившей вдруг сманеврировать. – Хорошо, что здравый рассудок не все потеряли.

– Вот-вот, Слава, неприятие всего инородного очень сильный фактор. Скорее лев возляжет рядом с ягнёнком, чем за одним столом воссядут иудей, фашист и гомик.

– Да ладно! В новостях только их и видишь. Сидят рядышком и за мировую интеграцию трут.

– Гм… Ну, есть изменения, – пробормотал я. – Хотя это только политики, что с них взять?

Слава подвёз меня к парадному. Ему очень хотелось посмотреть на Лепяго. Мы вылезли и стали оглядываться. Нелепой фигуры с капюшоном не приметили, зато позади зажглись фары, высветив нас, как зайчишку на дороге. Машина катила, горя жёлтым взглядом из-под насупленной морды.

«Волга»! – определил я и заметил передний номер Е 676 тт.

– Слава, фашисты!

Мы нырнули в тачку.

– Они за деньгами приехали!

– Понял, – корефан со второй передачи рванул по двору, тёплый движок позволял такие выкрутасы. – Неохота через край борщить, а, чувствую, борщануть придётся.

– Ты что удумал? – забеспокоился я.

– Не ссы, Ильюха, всё будет путём. Где мы, там победа!

– Где мы, там война, – вздохнул я.

– Никто, кроме нас! – изрёк Слава очередной девиз ВДВ и так жизнеутверждающе заржал, что я приготовился к бойне.

Он притормозил перед выездом на Светлановский проспект. Трискелионовская «Волга» тоже остановилась.

– Только не здесь! – выходки с гранатой в кафе мне хватило, чтобы понять беспредельную глубину отмороженности афганца. – Нечего в моём дворе Бабий Яр устраивать! Всю жизнь в тайге отсиживаться – ну его на фиг!

Отговаривать корефана было бесполезно. Заматерелый милитаризм и просушенные в боях мозги двигали Славу на подвиги. Да только подвиги в России, зачастую, уголовно наказуемое деяние. Друган это уже испытал на своей шкуре, но не вразумился и на все удары судьбы отвечал ударами по ней же. Меня этот оголтелый подход не устраивал, к тому же по стрельбе во дворах я был у здешних ментов первый подозреваемый.

– Давай их в лес лучше вытащим, – предложил я.

– В лес? Можно и в лес, – Слава пропустил транспорт и выехал на проспект. – Тебе в какой?

– Давай в Ручьи.

– Лады, – корефан повернул направо. – Если только они за нами поедут.

В боковое зеркало я увидел, что «Волга» двинулась следом.

– Фигня! Где наша не пропадала? – поспешил рассеять я сомнения другана. – Везде пропадала, и ничего!

– Верно, не век же от них прятаться. Они с тебя получать приехали?

– Да вроде пора им платить.