Кладоискатель и золото шаманов
Шрифт:
Странный гость с Камчатки многое поведал нам перед охотой, но самое неприятное было то, что цыганское проклятие осталось. Его невозможно было снять, его можно было только на кого-то переложить. В тот вечер на даче Гольдберга не нашлось подходящей жертвы, и теперь я обречённо бежал, слыша за спиной тяжёлый топот насытившегося упыря.
На полном ходу я влетел в лужу. Нога поехала, и я плюхнулся в воду. Уньрки догонял. Я перевернулся на четвереньки, между пальцев выдавливалась холодная грязь. Зачерпнул пригоршню и бросил в лицо набежавшей твари. С низкого старта, как спринтер, сквозанул дальше по дороге. Однако вскоре темп сильно
Сбив ноги, я перешёл на шаг и, загнанно дыша, оглянулся. Открытие привело в ужас – хромой уньрки меня почти нагнал! Я метнулся вперёд. К счастью, дорога пошла под уклон и позволила разогнаться. Я проскочил перекрёсток аллей и устремился в лесную часть парка, по разъезженной тракторами тропе между канав. Снова начались лужи. Я постарался держаться середины, чтобы не попадать в колею, но всё равно изредка промахивался. На бегу я оглядывался, но в густолесье сделалось совсем темно и было не определить, то ли преследователь отстал, то ли догоняет и вот-вот схватит. В ушах давно уже звучало только собственное запалённое дыхание и суматошно колотящееся сердце. На всякий случай я поднажал и, как показалось, оторвался.
Бугор дренажной трубы, проходящей поперёк дороги, предательски вырос из земли. Я пнул в него кроссовкой и клюнул носом. Где-то метр я проскользил на брюхе, крепко приложившись грудью и в кровь разодрав ладони о гравий. Удар выбил из лёгких весь воздух.
«Отбегался!» – понял я и рванул из-под ремня револьвер. Перевернулся на спину. Выстрелил прямо перед собой в ту сторону, откуда должен был появиться людоед.
Длинный сноп огня вылетел из кургузого ствола. Отдача едва не вырвала чудовищную пушку из руки. У-94С бил как гаубица, я уже отвык от такого оружия.
Ослеплённый и оглушённый, я ждал реакции Лепяго, а её не было. Только затаив дыхание я различил вдали знакомый неровный топот. Значит удалось оторваться на приличное расстояние и это спасло мне жизнь!
Я вскочил и побежал по аллее, не рискуя более стрелять, чтобы раньше времени не зацепить уньрки. В любом случае, выстрел сделал своё дело. Он был услышан, ребята устремились навыручку.
Если только под воздействием цыганской подляны Фортуна не отвернулась от меня.
Дорогу пересекала центральная аллея, и мне было дальше в лес. Вниз, к болотам, куда редко забредают люди, где канавы и топь, и тоскливые тощие сосенки, отроду гниющие на корню в стоялой ржавой воде. В этой глухомани мы хотели прикончить упыря, но теперь у меня было всё больше шансов до неё не добраться.
То, что когда-то было Андреем Николаевичем Лепяго, уверенно приближалось ко мне. Я сбил дыхание и ушиб коленку. Скорость заметно упала, даже несмотря на адреналин. Сидячий образ жизни сделал своё дело. Я уже почти плёлся.
Стиснув зубы, я использовал мизерный остаток сил. Грузное топанье за спиной становилось всё отчётливее, а я с
Пора было останавливаться и принимать бой.
Последний бой.
Я осознал, что не хочу больше жить. Вот оно, цыганское проклятие! Но осталось желание сражаться и прикончить мерзкую тварь. Сколько на её совести убийств? Уньрки, пока меня ждал, кем-то кормился. И ещё он проделал путь от Красноярска до Петербурга. Путь был длинный.
Я развернулся и встал, широко расставив ноги. Взвёл курок и стиснул «Удар» обеими руками, плотно прижав локти к нижним рёбрам. «Здесь мы тебя и похороним, дружок!» – пришла уверенность. После того, как отрёкся от себя, воевать и жить стало легче.
Лепяго набежал из темноты, хрипло дыша, как конь. Я различил его шагов за десять. Сначала услышал топот, потом храп и только потом увидел фигуру.
– Получай! – я спустил курок. Револьвер лягнул тело. Отдача была какая-то неимоверная, определённо, Вадик переложил пороха, потому что огонь вылетал из ствола и с боков барабана разом. – Получай! Получай! Получай!
Попадать было легко, я стрелял с близкого расстояния. Лепяго било как молотом, но он не падал и продолжал идти на меня. Я всадил в него четыре пули, а он не подох. Серебро не подействовало!
Я швырнул в упыря револьвером и выхватил заветный Сучий нож. Лепяго взвыл от восторга. Он ринулся на меня, набирая скорость, а я покрепче упёрся в землю, приготовившись с налёта бить его в сердце.
Ветер толкнул меня в спину. Позади и откуда-то сверху раздался крик, невыносимый и нечеловеческий. Птичий. Как будто на небесах божественный дракон разорвал когтями сердце и это было сердце ворона.
Огромная тень упала передо мной, сбив с ног Лепяго. Птица с крыльями-бахромой с налёту ударила людоеда клювом в голову, спрятанную под надвинутым на глаза капюшоном, клюнула ещё раз и исчезла.
Дружный топот двух пар сапог возвестил о приближении подмоги. Замелькали по кустам и деревьям отблески фонарей, с приближением становясь нормальным светом. В их лучах я увидел, как заворочался на земле Лепяго.
– Уйди, Ильюха, в сторону! – командирским голосом гаркнул Слава.
Но я не мог сдвинуться с места, ноги дрожали и не слушались. Уньрки поднялся. Капюшон слетел на спину и стало видно его нечеловеческое лицо, выпученные глаза и огромная яма во лбу, исторгающая чёрную кровь.
Стегнул выстрел.
– Вадик, свети! Ильюха, стой! Стой на месте! – скомандовал Слава.
Встав рядом со мной, он вытянул руку с угловатым «Уэбли» и стал посылать пулю за пулей в коренастое тело вурдалака. Лепяго шатало. С каждым выстрелом он отшагивал назад и было заметно, что удержаться на ногах ему с каждым разом всё тяжелее.
– В колени ему бей, – мой совет пришёлся на последний выстрел. Слава нажал на спусковой крючок ещё раз, но курок мягко стукнул по смятому капсюлю пустой гильзы.
– Свети! – надменно приказал в свою очередь Вадик.
Энтомолог немало времени и пуль потратил на бабахинг – стрелять из древних револьверов он научился метко. Две пули он быстро всадил в колени Лепяго, так что вурдалак свалился мордой вниз как подкошенный. Остальные Вадик выпустил ему в голову, последнюю в упор, почти засунув длинный ствол «Смит-и-Вессона» между зубов перевернувшегося на спину уньрки. Из пасти людоеда брызнуло и он перестал шевелиться.
– Вот это я называю пострелушками! – горделиво заметил Вадик.