Клан Ельциных
Шрифт:
Наина Иосифовна с королевской гордостью рассматривала себя в большое зеркало, обрамленное бронзой, и находила себя вполне современной и стильной женщиной. Достойной первой леди страны. Ей нравилось новое платье из мягкого темного бархата, простое, но достаточно эффектное. В последнее время Наине пришлось неоднократно менять свой гарнитур и свою манеру одеваться. В Кремле, куда она стала вхожа, были свои законы и правила. Еще Раиса Горбачева завела «званые четверги для первых леди», и Наина Иосифовна была волей-неволей вынуждена на них являться. Эта вынужденная обязанность потянула за собой и другую — соблюдение кремлевского дресс-кода, то есть, определенного стиля в одежде. Дресс-код предписывал носить простые темные костюмы с прямой юбкой до
Большинство «первых дам» покупали себе костюмы в дорогих бутиках, и Наине Иосифовне волей-неволей пришлось поддерживать эту тенденцию. В отличие от Раисы Максимовны, которая сама диктовала условия своему окружению, Наина была человеком зависимым, в том числе и от чужого мнения. Провинциальную жилку она не могла да и не желала в себе изживать.
Наина была противоположностью Раисы Горбачевой.
ИЗ КНИГИ Б.ЕЛЬЦИНА «ЗАПИСКИ ПРЕЗИДЕНТА»:
«Я, честно говоря, даже не ожидал, насколько естественно способна вести себя Наина в самых сложных обстоятельствах. Попав в музей, она спокойно признается: вот этого художника я вижу в первый раз, этого знаю, он мне нравится, об этом только слышала, а вот это моя любимая картина. И те комплименты, которые мне говорили в ее адрес, прежде всего и сводились к тому, что она удивительно естественный человек, который не боится быть самим собой. Искренне она восхищается тем, что ее восхищает, искренне негодует, если речь зашла о каком-то неприглядном поступке. И эта искренность приятна людям, которые ее принимают, она помогает легко находить общий язык.
За границей у меня нет возможности для больших, неторопливых, как в России, встреч с простыми людьми, для разговора о их быте, заботах, проблемах. Получилось так, что эту информацию собирает для меня жена. У нее очень зоркий женский глаз, она подмечает тысячи мелочей, мимо которых прошел бы мужчина. Именно она мне порой и рассказывает интереснее специалистов о своих ощущениях от той или иной страны, где мы побывали. И мое собственное представление о проблемах, которые мы там решали, становится объемным, я вдруг начинаю понимать, о чем мы не договорили, что упустили, что недоработали. То есть и в этих, вроде бы сугубо торжественных, изолированных от нормальной жизни поездках жена мне реально помогает. А дома она спокойно возвращается к своим обычным домашним обязанностям».
В открытую политику либо в «подковерные интриги» Наина не стремилась. Она была далека от женщин-политиков, которые тратили тысячи долларов на костюмы от кутюрье, — этого требовала публичность, яркость их профессии. Нет, Наина не одевалась в дорогих европейских салонах, как организаторша «оранжевой революции» Юлия Тимошенко, не носила на пиджаке бриллиантовую саламандру, как Мадлен Олбрайт, не была ценительницей особого рода жемчуга, как Маргарет Тэтчер. Ей вполне хватало для психологического комфорта пушистой лисьей горжетки, накинутой поверх шерстяного платья.
Но Раиса Горбачева уж задала планку дресс-кода, ниже которой первая леди опускаться не могла. «Доброжелательницы» объяснили Наине, что одеваться так, как она привыкла, по кремлевским меркам не годится. И Наина согласилась с тем, что в чужой монастырь со своими законами не ходят. Ее гибкий ум позволял быстро мимикрировать под любую среду. Здесь во всем главенствовали его величество Протокол и Негласные правила. Наина быстро поняла, о чем и как можно вести беседу, а о чем не следует. Не принято было плохо отзываться о том или ином политике, о той или иной социальной проблеме. Это назвалось «политкорректностью».
Нельзя было позволять себе излишние эмоции — тон разговора должен быть нейтральным, безоценочным, доброжелательным. Но самое поразительное — Наина должна была освоить особую, протокольную улыбку, ибо улыбка естественная означала провокацию собеседника на эмоциональный ответ, фактически манипуляцию обстановкой, сокращение дистанции
Вообще запретов было больше, чем разрешений. Говорить позволялось на темы, которые можно было перечислить по пальцам: о светлом будущем страны, о его героическом прошлом, о сложных перипетиях нового законодательства и об особых исторических датах.
Протокольный отказ от улыбки оказался для Наины легче, чем отказ от любимой меховой горжетки. В провинции, а особенно на Урале, мех был ценностью. Пушнина всегда ценилась там на вес золота. Однако в Москве оказалось, что горжетка никак не сочетается с деловым костюмом, а сам деловой костюм надо не в магазине искать, а шить на заказ — чтоб такого больше ни у кого не было.
Но сейчас, стоя перед зеркалом в новом бархатном платье, Наина Иосифовна думала о том, что пушистая огненная лиса не только не помешает, а напротив, украсит его своим апельсинов о-ярким мехом. В самом деле, как, интересно, отреагирует ее муж на горжетку, которую он так давно не видел? Наина посмотрела на часы. Борис Ельцин должен был приехать с минуты на минуту… Эх, только бы он сегодня себя прилично вел за столом, только бы не перебрал лишнего! Она смахнула с ресницы подкатившую слезу. Кажется, в нагрузку за то, чтобы быть первой леди, женой российского президента, небесная канцелярия подбросила ей тяжелую расплату — жить бок о бок со стремительно спивающимся мужем. Многие жены с такими мужьями разводятся… но это же не просто муж — это президент страны! Значит, она обязана терпеть, таков ее крест… А может быть, сегодня все обойдется… Надо его чем-то отвлечь от этой проклятой водки…
В дверь позвонили.
Вошла Лена Окулова со своим мужем и детьми. Наина радостно бросилась всех обнимать. Когда семья старшей дочери, избавившись от тяжести зимних пальто и шуб, прошествовала в гостиную, Наина чутким материнским взглядом отметила какую-то странную грусть в глазах дочери.
— Лена, что-то случилось?
Окулова вздохнула и медленно, с паузами на каждом слове — было видно, что ей непросто подобрать слова, — начала рассказывать, какой странный разговор произошел у нее недавно с дочерью. Как Катерину попрекали, что она внучка Бориса Ельцина, человека, развалившего сверхдержаву…
— И что я должна была говорить Катьке? — Елена развела руками. — Вот ты, мама, как считаешь? Папа в самом деле развалил страну?
— Ничего твой отец не разваливал, — Наина покачала головой. — Наоборот, он старался спасти ее всеми силами от того, чтобы она не рухнула в пропасть. Горбачев же со своей перестройкой завел ее в тупик! Да твой отец ночами не спал, чтобы удержать страну от гражданской войны! Все уже забыли, что было в августе! Как на улицах стояли танки! Мне страшно было за Борю, когда я видела как он работал…
— Правда?
— А ты как думала? Знаешь, Лена, я слабо разбираюсь в политике и не завидую тем, кто выбирает работу на государственной службе. Не раз и не два мне за Бориса становилось страшно. Я видела, как он не спал, мучился бессонницей, пил горстями таблетки от сердечных приступов, как он доходил до нервного срыва. А то, бывало, приедет домой — ив крик… И кулаками размахивает… слова ему нельзя в ответ молвить… Сама понимаешь… Власть — это тяжкое бремя…
— Удивительно, мам, какое у тебя безразмерное терпение!
— А знаешь, Лен, я когда перетерплю душевную боль, то чувствую себя намного лучше. У меня словно крылья вырастают для полета. Конечно, непросто ужиться с Борей. Но надо же в жизни чем-то жертвовать…
— Жертвовать?!
— Я видела, на какие дикие перегрузки Боря себя обрек. Прав он или не прав в политике — не мне решать. Я его жена, и моя задача — морально поддержать мужа. Быть всегда рядом с ним.
Елена кивнула.
Сейчас она увидела свою мать такой, какой она давно не была. Такая невзрачная, скромная, сознательно держащаяся в тени… Но яркую женщину рядом с собой Борис терпеть бы не стал. И она скорее всего не ужилась бы с ним.