Клан Одержимого
Шрифт:
Поначалу представители Ганзы отнеслись к моему предложению скептически, и чуть было не прогнали меня, но жажда получить дополнительные тысячу процентов прибыли сделали свое дело.
Для начала я настоял на отмене оплаты твердым серебром или золотом.
Я доказал, что выгоднее отправлять обратно не пустые корабли, а заполнять трюмы российскими товарами: пушниной, воском, медом, кожей, рыбой, свечами.
На бартер я заказывал только то, что действительно имело ценность для нас.
Оружие,
У нас пока не было своих пил, и наши мастера пользовались одними топорами.
Хоть они и делали это виртуозно, наша деревообработка пока сильно отставала от европейской.
Нам так же мешало отсутствие угля для печей, с углем было быстрее и проще обжигать глину для производства кирпича и посуды.
Собственного угля мы пока еще не добывали. Чего не скажешь о британцах.
В иной год, мы моги продавать свои излишки зерна за серебро, потому что в Европе всегда его не хватало.
Эта ситуация надоумила меня на постройку первой водяной мельницы на реке Верже.
В то время мельница в Новгороде были сплошь ручными, и мука добывалась тяжелым трудом. Очень частая смена налогов была обращена в первую очередь, на изъятие зерна в казну. Про муку же в царских грамотах ничего сказано не было. А хранить продавать муку всегда было намного выгоднее.
Но наша русская предприимчивость помогала выживать и развиваться, но большая территория и суровый климат мешали нам в развитии.
Имея сложные природные условия, русские искали способы заработать быстрее, а не больше. Это многое объясняло в характере нашего народа.
Чем лучше шли мои дела, тем глубже становилась черная дыра в душе, прожжённая предыдущими событиями.
Дела я вел опекаемый наместником Великого Князя Всея Руси в Новгороде — Василием Никитичем Таракановым.
Он очень любил меня и поддерживал во всех начинаниях. Я щедро делился с ним прибылью и помогал решать разные дела в городе.
Правда, Василий Никитич журил меня всегда за то, что я всякий раз отказывался от участия в пирах, свадьбах и в других увеселительных забавах.
Но получив неоднократный и твердый отказ, наместник Великого Князя оставил за мной право быть молчаливым, никогда не смеющимся боярином.
С моей подачи в городе появились освещение, каменные мостовые и училища для молодых подмастерий.
В окрестных деревнях и хуторах я налаживал фермы, производящие молочную еду. У нас бурно развивалось производство творога, сметаны, сливок, сыров.
Женщины научились прядильному делу, и теперь новгородские купцы продавали ткани и изделия по всей Руси.
В небольших селах я открывал кузни, которые самостоятельно производили подковы, топоры, ножи, дверные петли,
Экономика Новгорода ожила и народ стал процветать.
Местная знать и духовенство так же старались поддерживать со мной дружбу.
Хоть я многих и не жаловал, но все же членам Новгородского Вече — совета бояр и Владыкам Новгородской Епархии, исправно заказывал и привозил из Европы предметы роскоши.
Мебель, тонкую фарфоровую посуду, изящное оружие, медные подсвечники, кувшины и подносы.
Все это добро шло для того, чтобы бояре и церковники благоволили мне и помогали в делах.
Я раскрутился и дело приобрело такой размах, что через два года усердной работы, мой капитал так вырос, что я мог позволить купить собственный торговый флот.
У меня было четыре собственных корабля с командами. Но поток товаров и перевозок все возрастал и мне, по-хорошему, нужен был еще с десяток кораблей
Но я пока не спешил с этим вопросом. Корпорация все расширялась и расширялась и мне уже нужно было позаботиться о ее безопасности.
Соседи из Твери, Владимира-Суздаля начали косо поглядывать на наших новгородских купцов и крестьян, выглядевших опрятно и богато.
Пока еще никто не покушался, но зная, тысячелетнюю привычку центра Руси прибирать к рукам то, что приносит доход, я должен был обезопасить корпорацию наперед.
Делал это где-то подкупом и выгодой, а где-то силой и жесткостью.
Сам-то Мартын Иванович Лютый, так теперь меня звали, мог постоять за себя.
И я не раз раздавал люлей местным портовым здоровякам забиякам.
Они боялись меня, как огня и уважительно здоровались, обходя стороной. Так же, как и стражники городской дружины знали, что Лютого лучше не трогать. Лучше с ним дружить.
Но одно дело боярин, другое дело его предприятие.
Работать без прикрытых тылов становилось не только опасно, но и глупо. На кон было поставлено очень многое!
Делать то, что я запланировал без собственной быстрой умелой и тайной дружины дальше было невозможно.
Нужно было возрождать свой клан.
Поэтому были у меня дела, о которых не знал никто из моего окружения.
И я вот уже месяц, как дожидался вестей из Ладожского порта.
В одно сентябрьское утро дверь в дверь моего роскошного кабинета уставленного европейской мебелью и устланного персидским коврами постучались:
— Барин, Мартын Иванович, к вам гости пожаловали— прохрипел в сенях своим сиповатым голосом Прохор, мой слуга и по совместительству оруженосец. Крепкий молодой мужик тридцати лет отроду, выкупленный мной из рабства на английском флете(тип корабля), доставившем меня из Европы в Ладогу.