Классическая проза Дальнего Востока

Ихара Сайкаку

И залился слезами Сюнкан, и ныло отцовское сердце, полное тревоги о своем чаде.

Нет, не во тьме кромешной Обитают сердца Родителей нежных, Но им вечно блуждать по дорогам Тревожных мыслей о детях.

– С тех пор, как я здесь, у меня нет календаря, и потому не ведаю счета ни дням, ни лунам. Вижу, как осыпаются листья, увядают цветы, и лишь по этим признакам различаю, что на смену весне в природе приходит осень. Запоют цикады, минует пора цветения злаков, значит, настало лето. Прибывает и убывает месяц, - значит, тридцать дней миновало. Так жил я... Загибая пальцы, считал - в этом году дитяти моему уже исполнилось шесть лет. А его уж и в живых нет! Когда меня увозили в усадьбу Тайра, он тянулся ко мне, плакал: "И я с тобою!" - но я его успокоил, сказав: "Я сейчас же вернусь обратно!" О, если б знать, что то была разлука навеки, отчего я не побыл с ним подольше! Быть отцом и быть сыном, стать мужем и женой - все предопределено еще в прошлых наших рождениях. Отчего же до сих пор они не подали мне никакого знака, явившись во сне или представ наяву, как призрачные видения, что уже покинули этот мир? Я страдал и унижался, стараясь сохранить себе жизнь только затем, чтобы еще раз их всех увидеть. Теперь осталась одна дочь, о ней одной еще лежит забота на сердце. Но ее судьба - судьба

всех людей в нашем мире; оплакивая горькую свою долю, она все-таки как-нибудь да проживет на свете. Жить, - и жить еще долго, - понапрасну причиняя тебе заботы, кажется мне греховным и недостойным!
– И, сказав так, Сюнкан перестал принимать пищу, устремил все помыслы к Будде и молился, чтобы тот сподобил его отбросить бесплодные, суетные мечтания и возродиться к новой жизни в Чистой обители рая. На двадцать третий день после прибытия Арио на остров Сюнкан, не покидая хижины, расстался с жизнью. Было ему, как передают, тридцать семь лет от роду.

Обхватив руками его бездыханное тело, Арио плакал и горевал, припадая к земле, взывая к Небу, но все напрасно. А выплакав свое горе, подумал: "Мне надлежало бы тут же на месте сойти в могилу вместе с моим господином, но осталась еще на свете юная госпожа, и к тому же надобно молиться за упокой души господина. Останусь же пока в живых, дабы о нем молиться!" И, не потревожив мертвого тела, он обрушил на него хижину, сверху набросал сухой камыш и сосновые ветви и предал тело огню. Когда же погребение в огне закончилось, он собрал в суму белые кости, повесил ее вокруг шеи и снова на купеческом корабле прибыл на Цукуси.

Бодисатва Манджушри. Тикума Эйга (вторая половина XIV в.).

Потом он отправился к юной госпоже и обо всем подробно ей рассказал.

– Прочитав ваше письмо, господин опечалился еще больше. У него не было ни бумаги, ни туши, вот почему я не смог привезти вам его послания. Все, что наболело на сердце у господина, так и исчезло навеки, невысказанное, с ним вместе. Увы, больше мне никогда не увидеть облик вашего батюшки, не услышать его голос, сколько бы раз ни переродиться, сколько бы долгих лет ни прошло!
– Так говорил он, и юная госпожа упала ничком и рыдала в голос. Не откладывая, всего двенадцати лет от роду постриглась она в монахини, посвятила себя служению Будде в храме Хокэдзи, в городе Нара, и молилась за упокой души отца и матери. Арио же, повесив на шею суму с костями Сюнкана, поднялся на Священную гору Коя, похоронил останки Сюнкана в главном храме, а потом тоже принял постриг в Долине лотосов и, паломником обходя святые места в разных краях и землях, молился за упокой души своего господина.

О, страшно подумать, что ждет дом Тайра, причинивший такие страдания людям!

Из "Записок от скуки" [91]

Кэнко-Хоси

В скуке, когда, весь день сидя против тушечницы, без какой-либо цели записываешь всякую всячину, что приходит на ум, бывает, что такого напишешь, - с ума можно сойти.

XV

Отправляясь в небольшое путешествие, все равно куда, ты как будто просыпаешься. Когда идешь, глядя окрест пути то туда, то сюда, обнаруживаешь множество необычного и в заурядной деревушке, и в горном селении. Улучив момент, отправляешь в столицу письмо со словами: "Не забудь при случае того, сего". Это занятно.

91

Из "Записок от скуки"

Кэнко-Хоси

Вот что писал академик Н. И. Конрад в одной из своих статей: "Ёсида Канзёси, кому принадлежат эти "Записки", вовсе не монах. Тогда словом "хоси", буквально - "монах", обозначали и странствующих сказителей, и вообще странников - людей, не имевших ни своего дома, ни определенного положения. Канзёси вышел из семьи синтоистских жрецов, но по прихоти судьбы не смог унаследовать профессию своих предков. Он повел скитальческую жизнь, находя себе временное пристанище на службе то у одного влиятельного лица, то у другого. Так он обошел чуть ли не всю страну.

Его "Записки" - то, что он видел, о чем передумал. В них - целиком он, новый человек, зарождавшийся в ту беспокойную эпоху...

Кэнко-хоси (будем называть его этим именем) жил в 1283-1350 годах, то есть в самые бурные годы этой эпохи. "Записки" его относятся главным образом к событиям 1330-1331 годов - к моменту кульминации происходившей тогда борьбы. Ему было в ту пору сорок восемь лет, он был вполне зрелым, сложившимся человеком, с большим жизненным опытом. Что в этом опыте было? Было, во-первых, очень солидное образование. Он хорошо знал старую хэйанскую литературу - поэзию и прозу, хорошо понимал ее эстетическую сущность, и не только понимал, но и высоко ценил ее. Он был знаток "юсёку кодзицу", реалий древности, - должностей, званий, титулов, ведомств; официального быта - церемоний, празднеств, развлечений, религиозных торжеств, обрядов; знал предания, связанные со многими из этих реалий и призванные объяснять их происхождение и смысл. Он знал буддизм - и обрядный и философский, особенно то, что в нем обозначалось словом мудзёкан - "чувство непостоянства бытия". Но буддийское в его умонастроениях сочеталось с даосским, особенно с тем, что в даосизме скрывается за словами "ко" - пустота, "му" - небытие, - понятиями, служившими основами для очень различных направлений философской мысли, в том числе и того, которое ведет к своеобразному нигилизму и анархизму. Имел, конечно, представление и о доктринах конфуцианства. Такой сплав весьма различных идей и настроений уже сам по себе представляет новое явление в умственной культуре японского общества: ничего подобного с такой полнотой и своеобразной законченностью до этого еще не наблюдалось.

Однако главное - не в глубокой и разносторонней эрудиции автора, а в новом духе, которым проникнуты его "Записки". Он преклоняется перед эстетикой хэйанской культуры, восхищается гедонизмом хэйанцев, наслаждается их поэзией и прозой, но он понимает и другое: силу духа, непреклонную волю, суровый быт камакурских воинов. Хорошо понимает религиозный пыл и аскетизм буддийских проповедников. Но мысли его не ограничиваются лишь миром людей, их дел, их жизни; предметом его размышлений является и природа - ее красоты, ее меняющиеся лики, ее жизнь. При этом все у него окрашивается одной постоянной мыслью: "ё на садамэнаки косос имидзикэрэ" - "мир... в нем нет ничего определенного, но именно это и замечательно". Поэтому его мудзёкан - "чувство непостоянства бытия" - не горестное раздумье буддиста, а источник своеобразного любования антиномичностью жизни; он умеет находить свою собственную ценность во всем. Тем самым у него создается ощущение равновесия столь различных элементов жизни природы и человека, то есть по-своему гармоническое, чуть ли не гедонистическое мирочувствие. Он даже указывает на то, посредством чего оно достигается: это - гэдапу - "освобождение духа". "Освобождение" - но каким путем? Отнюдь не аскезой, не подавлением в себе жизненных устремлений, а путем сатори - "истинного познания". И в этом-то и есть наиболее существенное, что проскользнуло в столь пестрых, столь разнородных, столь прихотливых по содержанию и форме, но всегда тонких и глубоких по мысли, изящных и точных по языку эссе,

из которых состоит его причудливое произведение" (из статьи Н. И. Конрада "Японская литература XIII- XVI веков" в кн.: Н. И. Конрад. Японская литература. М., 1974).

Перевод дается по кн.: Кэнко-хоси. Записки от скуки. Перевод с японского. М., 1970.

707. Тоньа– монашеское имя близкого друга Кэнко-хоси, известного поэта Никайдо-Садамунэ (1289-1372).

Кою-содзу– буддийский священнослужитель из храма Хэндзё (земля Ига), современник Кэнко. Годы жизни и мирское имя не выяснены.

Внутренние и внешние сочинения.– По буддийской терминологии "внутренним сводом" называются буддийские сутры, а "внешним сводом" - сочинения конфуцианских классиков.

708. Праведный муж– здесь: человек, который постиг буддийское учение.

Се Лин-юнь(385-433) - китайский поэт эпохи Шести династий. Рассказывалось, что он вел расточительный образ жизни, имел много учеников и слуг, любил путешествовать.

Хоккэ(или Мёхорэнгэкё, санскрит. Саддхармапундарикасутра) - Сутра Лотоса Дивного Закона. Одно из самых знаменитых в Японии буддийских сочинений; сыграло большую роль в становлении японского буддизма.

Хуэй Юань(334-416) - китайский монах, проповедник буддизма.

Белый Лотос– буддийская секта, создана в Китае в IV в.

709. ... день меркнет, но дорога еще далека.– Фраза, по преданию, сказанная Бо Цзюй-и, когда ему был семьдесят один год.

710. ... в-третьих, мудрый друг.– Приведенное рассуждение навеяно, очевидно, аналогичным рассуждением Конфуция ("Лунь юй"), гл. XVI "Цзи-ши", § 4: "Полезных друзей 3 и вредных 3. Полезные друзья - это друг прямой, друг искренний и друг, много слышавший. Вредные друзья - это друг лицемерный, друг льстивый и друг болтливый (краснобай)" (см. по кн.: П. С. Попов. Изречения Конфуция, учеников его и других лиц. Перевод с китайского с примечаниями. СПб., 1910, с. 104).

Дикий варвар– подразумевается низший дружинник из северо-восточных районов острова Хонсю.

711. ... мастерство... следует оставить.– В книге "Лунь юй" (гл. IX "Цзы-хань", § 22) есть следующее положение: "Конфуций сказал: "На молодежь (дословно "позже рожденных".
– В. Г.) следует смотреть с уважением. Почем знать, что будущее поколение не будет равняться с настоящим. Но тот, кто в сорок - пятьдесят лет не приобрел известности, уже не заслуживает уважения" (П. С. Попов. Изречения Конфуция, с. 51). Эта мысль и дала, вероятно, пищу Кэнко-хоси для приведенного рассуждения...

713. ... ломая всяческие заповеди...– Имеются в виду буддийские пять заповедей для мирян: не убий, не укради, не прелюбодействуй, не суесловь, не пьянствуй - и десять заповедей для принимающих сан: не ешь мяса, не будь жестоким, не разрушай, не клевещи, не обманывай, не говори ошибочного и греховного, не похваляйся и не вреди другим, не завидуй, не злись, не поноси три сокровища (Будду, закон и священников).

714. Янь Хуай.
– В гл. VI, § 2 "Лунь юй" есть следующее место: "Ай-гун спросил Конфуция: кто из ваших учеников любит учиться? Тот отвечал: был Янь-хуай, который любил учиться, не переносил гнева на других и не повторял ошибок. К несчастью, его жизнь была коротка, умер он... " (П. С. Попов. Изречения Конфуция, с. 30). Очевидно, Кэнко-хоси намекает на этот ответ Конфуция.

715. Мёкан– скульптор, вырезавший в 780 г. для храма Кацуо (провинция Сэссю) статую буддийской богини Каннон.

Годзё– резиденция экс-императора Каэяма. Этот дворец в 1270 г. сгорел.

То-дайнагон– чиновник из рода Фудзивара. (То - китайское чтение иероглифа "фудзи").

Зал Черных дверей– комната, в которой государь Коко (885-887) собственноручно готовил пищу, отчего, как говорили, дверь в комнате была покрыта копотью от очага. Об этом Кэнко рассказывает в отрывке XXIV.

В. Горегляд

В такой обстановке занимает решительно все. Даже привычная утварь кажется прелестной, а люди талантливые или прекрасные представляются очаровательнее обычного.

Интересно также укрыться тайком в храме или святилище.

XXXI

Однажды утром, когда шел изумительный снег, мне нужно было сообщить кое-что одному человеку, и я отправил ему письмо, в котором, однако, ничего не написал о снегопаде.

"Можно ль понять, - написал он мне в ответ, - чего хочет человек, который до такой степени лишен вкуса, что ни словом не обмолвился, как ему понравился этот снег? Сердце ваше еще и еще раз достойно сожаления". Это было очень забавно.

Ныне того человека уже нет, поэтому я не могу забыть даже такого незначительного случая.

XXXII

Двадцатого дня девятой луны по любезному приглашению одного человека я до рассвета гулял с ним, любуясь луной. Во время прогулки мой спутник вспомнил, что здесь живет одна женщина, и вошел к ней в дом в сопровождении слуги.

В запущенном садике лежала обильная роса. Нежно, неподдельным ароматом благоухали травы, и образ той, что сокрылась здесь от людей, казался мне бесконечно милым.

Немного спустя мой спутник ушел, однако я, занятый своими мыслями, некоторое время еще продолжал наблюдать за хижиной из своего укрытия. Дверь опять чуть приотворилась, - хозяйка, по-видимому, любовалась луной.

Закрой она дверь и скройся сразу же, мне стало бы досадно. Но откуда ей было знать, что тут человек, видевший все от начала до конца? Ведь подобные опасения могут возникнуть лишь из постоянной настороженности.

Потом я узнал, что вскоре та женщина скончалась.

XXXVI

Один человек сказал мне: "Когда ты долгое время не навещаешь любимую женщину, то уже думаешь о том, как она на тебя негодует. Выказав ей свою небрежность, мучаешься тем, что нет тебе никакого оправдания. И тут ни с чем не сравнимую радость приносит тебе ее письмо, где говорится: "Нет ли у тебя слуги? Мне не хватает одного". Хороша женщина, у которой такой характер!"

Действительно, это так.

LХVIII

Жил в Цукуси некий судейский чиновник. Главным лекарством от всех недугов он считал редьку и поэтому каждое утро съедал по две печеные редьки и тем обеспечил себе долголетие.

Однажды, выбрав момент, когда в доме чиновника не было ни души, на усадьбу напали супостаты и окружили ее со всех сторон. Но тут из дома вышли два воина и, беззаветно сражаясь, прогнали всех прочь.

Хозяин, очень этому удивившись, спросил:

– О люди! Обычно вас не было здесь видно, но вы изволили так сражаться за меня! Кто вы такие?

– Мы редьки, в которые вы верили многие годы и вкушали каждое утро, - ответили они и исчезли.

Творились ведь и такие благодеяния, когда человек глубоко веровал.

LХХХII

Когда кто-то сказал, что обложки из тонкого шелка неудобны тем, что быстро портятся, Тонъа заметил в ответ:

– Тонкий шелк становится особенно привлекательным после того, как края его растреплются, а свиток, украшенный перламутром, - когда ракушки осыплются.

С тех пор я стал считать его человеком очень тонкого вкуса.

В ответ на слова о том, что-де неприятно смотреть на многотомное произведение, если оно не подобрано в одинаковых переплетах, Кою-содзу сказал: