Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Это сказано в 1876 году и проверяется легко по делу “долгушенцев”, а у Достоевского – “дергачевцев”, то есть “мальчишка” из “Подростка” 1856 года рождения. Розанов – ровесник “Подростка”, так как Розанов 1856 года рождения. Родился он в Костроме.
Стало быть – “аще позовет время, то и умри за нее” – это пророчество, обращенное именно к этому поколению, то есть поколению, рожденному сразу после Крымской войны; следовательно, оно относится и к Василию Васильевичу Розанову.
Розанов – младший ребенок в семье; отец (рано умер) – чиновник из разночинцев и мать из дворянского рода Шишкиных, чем она очень гордилась. Детей в семье много – Розанов ещё мальчик, а старший сын Николай закончил университет. После смерти матери Николай возьмет на себя воспитание
Брат Розанова Николай Васильевич только позднее приобретет некую ответственность, а в юности (Розанов помнит брата еще студентом) он таскал из дома даже детское белье на продажу - иначе не на что посещать публичный дом.
Надо вспомнить менталитет ребенка: ведь старший брат стесняется матери, а брата-карапуза нет.
Это настроение, которое формировало Розанова.
И другое настроение, что живут они по необходимости уединённо, потому люди окружающие отворачиваются от чужого горя. Как написал Лесков почти в эту же эпоху, что “это подлое, но очень практическое правило” (точно так же отворачиваются от заразных болезней).
Розанов рассказывает, что какие-то старые-престарые связи, может быть, ещё при жизни отца или, может, какое-то дальнее родство, но в этой же Костроме есть хорошие благополучные знакомые и его отводят к этим благополучным знакомым, чтобы хоть немного ребенка утешить; а ребенок не утешается.
И тут проявилось первое дарование. Многие люди все-таки желают лучшей жизни, лучшего места, то есть, как в Евангелии – люди занимали первые места (см. Лк.14.7). А есть люди, которые имеют дар – стремиться только на свое место, то есть каким-то немыслимым чувством, не зная Писания, не зная Бога (въяве), но каким-то тайным чувством они чувствуют гармонию божественного домостроительства, они чувствуют тайну мира и они страшатся ее нарушить.
Розанов вспоминает, что когда его отводили к этим знакомым, где все чисто, выкрашено и так далее, а он стоял и смотрел на все это благообразие (притом именно стоял, держась за какой-то стул) и плакал. Хозяин дома, чтобы утешить ребенка, показывал ему альбом с какими-то средневековыми рыцарями, а я, говорит, хотел домой. Дома, говорит, “были сор, ссоры, курево, квас и постоянная опасность быть высеченным”.
Третий, тоже характерный эпизод. Мать Розанова была верующей: она была измученным, но искренне верующим человеком. Он ей иногда читал те еще “жития для народа”, например, Гурия, Самона и Авива, сам, правда, не всегда помнил, Самон или Симон. Но, предчувствуя конец, мать посылает ребенка к священнику и, причем, к своему духовнику – мол, сбегай, Вася, к отцу Александру, исповедаться и причаститься хочу. Мальчик бежит к священнику, а тот с раздражением отвечает – я же ее две недели назад исповедовал и причащал (в синодальный период говели один раз в год). А мальчик продолжает – очень просит, сказала, что скоро умрет. Так ведь две недели, сказал священник с раздражением и так и не пришел.
Мальчик все рассказал дома. Мать ничего не сказала и вскоре через несколько часов умерла.
Вот откуда берутся антиклерикалы, вот откуда берутся антиклерикальные настроения и вот откуда берется улюлюканье; когда “потянут”, так сказать, то лучшие люди никогда не возмущались – заслужили – не я, так мой собрат, а ответственность у нас круговая.
Об этом Розанов и напишет, что “я вышел из мерзости запустения – написать бы вот на моей могиле – “выходец из мерзости запустения””.
Розанов XX-го века, оглядываясь на прошедшее, давно прошедшее (plus quam perfect), и на прошедшее, недавно прошедшее (перфект и имперфект), сказал так, что “до знакомства с домом “бабушки” (Александры Адриановны Рудневой – матери его второй жены), вот откуда взял вторую жену, мир был для меня не космос [145] , а хаос, а в
145
От греческого космео – украшаю.
Таким образом, мир был хаос и в решительном случае – дыра. Дальше начинается другое. В XX-м веке Розанов будет оглядываться и понимать, – чту было там. Ещё в Костроме его отвели в гимназию и в первом классе ему сообщили следующую истину в последней инстанции: я – человек, хотя и маленький, но у меня 24 ребра и 32 зуба. Ничего не было сказано не только о Христе, но даже и о малой родине: что вот у нас течет речка Свияга, что вот у нас Кострома, что вот у нас Ипатьевский монастырь, из которого, хоть и номинально, но пошла нынешняя династия и так далее.
“Как Символ веры, как глаголы свыше я услышал – я человек, хотя и маленький, но у меня 24 ребра и 32 зуба”. Именно из таких гимназий и выходили безбожники.
После смерти матери старший брат забирает младших и они перебираются в Симбирск. Розанова отдают в симбирскую гимназию и в этой гимназии каждую субботу учеников водят к портрету царя и каждую субботу заставляют петь “Боже, царя храни”. (Из такой гимназии выходят революционеры). Это было нужно инспектору гимназии и директору гимназии, чтобы выслужиться перед губернатором Еремеевым.
В результате такого подхода у детей постепенно развивался нигилизм и Розанов это вспомнил. Розанов прекрасно знал, что люди учатся всю жизнь и поэтому нисколько не смущаясь напишет, что, учась в университете, он на лекциях “ковырял в носу”, а отвечал по шпаргалкам.
Но в университете, где-то на последнем курсе, брат показал ему одну редкую публикацию, что ведь и Николай I не одобрял этого ежесубботнего пения – “вот как-то он шел по дворцу и заглянул в одну комнату и увидел, что там великие княжны-подростки [146] поют хором “Боже, царя храни”. [147] Он остановился на пороге, дослушал их до конца, а потом подошел и сказал ласково и строго, что вы хорошо пели, и я уверен, что это из доброго побуждения, но удержитесь вперёд. Это священный гимн, который поют и редко по очень серьёзному поводу”.
146
У Николая I было много детей.
147
“Боже, царя храни” – это музыка Львова, а стихи Жуковского. Гимн вышел в 1832 году.
Розанов свидетельствует, что у нас всякая толпа по поводу и без повода поет “Боже, царя храни”.
Стало быть, Симбирск – это родина его нигилизма. Позднее старший брат нашел место повыгоднее и все они переехали в Нижний и гимназию Розанов закончил в Нижнем Новгороде.
Таким образом, детство и юность Розанова прошли в Поволжье, то есть Кострома, Симбирск и Нижний Новгород (прямо по местам Островского: Кострома – это Калинов, Нижний Новгород - Бряхимов).
Потом Розанов поступит в Петербургский университет и, к частью, в этом университете он потихоньку будет попадать в хорошие руки. Розанов в гимназии несколько раз оставался на второй год, до такой степени, что когда заканчивал гимназию, то уже давно был военнообязанным. Поэтому брат отправил его к воинскому начальнику, который его долго ругал, а потом сказал – напишите такое-то прошение и подпишите задним числом (за 2-3 года).