Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Только Вениамин Федченков из своего прекрасного далека мог предположить, что, мол, при социализме некому и нечему завидовать. Когда Вениамин вернется в Ригу епархиальным архиереем и когда будут пытаться ограбить его кафедральный собор под руководством лейтенанта милиции, тогда-то он кое-что поймёт.
Всё проедено завистью, всё этой завистью пропитано: зависть – это второе “я” все всем завидуют. Время, в которое родился Высоцкий, остается для него навсегда “пеплом Клааса”, который стучит в сердце. Поэтому постоянно что-то проходит. В той же балладе “О детстве”
Их брали
А многих даже ранее, -
А вот живет же братия,
Моя честна компания.
И, наконец, Высоцкий (его отец – полковник КГБ) переосмысляет менталитет своего поколения: мальчишки, которые мечтали стать героями, становятся разбойниками.
Любопытное подтверждение. Аверинцев старше Высоцкого всего на один год. Поскольку я его ученица, а обучал он меня дома, это было единственное, что ему удавалось, так как он с детства был запуган – он боялся аудитории; боялся ученых советов; боялся всякой официальности и только в своем кабинете, подчиненный только своей совести и своему интеллектуальному багажу, тут мог чему-то научить. (В детстве Аверинцева чуть не убили (рассказывала его мать): поймали в туалете и били; потом лежал в больнице, перевели в другую школу).
У Высоцкого в балладе “О детстве”
А в подвалах и в полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи да тужи,
Не дезнуть, не рискнуть, но рискнули
Из напильников делать ножи.
……………………………
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
В отличие от Рубцова, в отличие, тем более, от Твардовского, Высоцкому удалось стать и лирическим поэтом.
Телефон для меня, как икона,
Телефонная книжка – триптих,
Стала телефонистка Мадонной,
Расстоянья на миг сократив.
Кстати, сразу же видны родовые черты, – конечно, это Марина Ивановна Цветаева; это ее интонация. Высоцкий, действительно, черпал у нее щедрой рукой; он не получил литературной школы, но, оказывается, получил серьезную литературную выучку – учится-то он умел. Высоцкий хорошо проштудировал и Блока и Марину Цветаеву. Когда мы смотрим его лирические образцы
Не ведать мне страданий и агоний.
Мне встречный ветер слёзы оботрёт,
Моих коней обида не догонит,
Моих следов метель не заметёт.
Интонация-то – знакомая: (А. Блок, “Поэты”)
Пускай я умру под забором, как пёс,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,
Я
То вьюга меня целовала.
У Цветаевой он, пожалуй, взял еще больше – у Цветаевой он взял вот этот навык баллады, но только у Цветаевой баллада – это раннее ее состояние, а в зрелом состоянии она будет писать поэмы: поэму “Горы”, поэму “Конца” и так далее. А ранняя Цветаева – “Романтическая баллада”
Заря малиновые полосы
Уже роняет на снегу,
А я пою нежнейшим голосом
Любезной девушки судьбу.
Про то, как редкостным растением
Цвела в светлейшей из теплиц
В высокосветском заведении
Для благороднейших девиц.
Но в том-то и дело, что это пишет молодой поэт, а Высоцкий обращается к балладе будучи поэтом зрелым. Он пишет баллады не только для себя; он пишет баллады от женского лица, сначала для Марины Влади, своей второй законной жены. Но только “Я несла мою беду” – это бессмертное произведение и как раз из жанра баллады.
Я несла мою беду
По весеннему по льду.
Надломился лед, душа оборвалася,
Камнем под воду пошла,
А беда, хоть тяжела,
А за острые края задержалася.
Что за беда? Ведь баллада-то - о супружеской измене и слово “супружеская измена” ни разу не названо – всё загнано в подтекст и всё читается.
И с тех пор, с того вот дня
Ищет по свету меня,
Слухи ходят вслед за ней с кривотолками,
А что я не умерла
Знала голая ветла
Да еще перепела с перепёлками.
Кто ж из них сказал ему,
Господину моему,
Только выдали меня, проболталися.
И от страсти сам не свой,
Он отправился за мной,
А за ним беда с молвой увязалися.
Высоцкий знает вот эту народную интонацию и, во всяком случае, народную лексику: господином именуется законный муж; любовник именуется сначала – любезным другом, а потом просто – бедой или несчастьем.
Он настиг меня, догнал
Обнял, на руки поднял.
Рядом с ним в седле беда ухмылялася.
Но остаться он не мог,
Был всего один денёк,